Сдерживать обещания Тринити научилась с детства, как и следовать правилу, что, если не получается исполнить вовремя, то лучше сделать это позже, чем никогда. Доверие других людей для нее важно, и променять его на беззаботность после «опоздал, ну и бог с ним» она бы не решилась. В особенности, если дело касается тех, кто ей близок. Как показывает жизненный опыт, в принципе, именно родные люди могут простить нам, по крайней мере, отчасти, такой проступок, связанный с обещаниями, как, например, неявка на место вовремя. Все потому, что они осведомлены о наших привычках, о наших правилах, принципах, и, когда что-то идет с ними вразрез, они единственные могут догадаться, что есть на это причина. Например, в том, что сейчас Трина опаздывала на встречу с Себастианом в выставочном зале, была причина, и очень хотелось надеяться, что Хоук не злится. Хотя, о чем это она, естественно, он злится, учитывая, что на несколько его звонков женщина не удосужилась ответить, и теперь извещение о пропущенных вызовах висит перед глазами, напоминая об этом проступке, словно имя на доске позора. Когда все же руки освободились, и голова стала яснее, она пыталась ему дозвониться, все объяснить и заверить, что скоро будет, однако этот барашек либо не слышал вызова, либо игнорировал его. В последний вариант верилось больше.
А все почему так сложилось-то… В попытке скорее закончить все дела на старом месте работы, чтобы с легким сердцем перейти на новое, Локк практически днем и ночью пропадала в больнице. Намечала заранее примерный план того, что нужно успеть сделать за день, и следовала ему. Но это только различные манипуляции с документами, а необходимо было еще улаживать дела с несколькими пациентами. Количеству макулатуры Тринити сама удивлялась, и немало, но если с ней и можно было разобраться поскорее, то вот с проблемами пациентов – никак нет. Невозможно заранее определить, на какое время затянется тот или иной осмотр, или полноценный прием, а люди, обращающиеся к врачу, не должны чувствовать, будто он старается избавиться от них поскорее, чтобы сделать что-то еще. Сказать, что это просто неприлично – не сказать ничего. Собственно, в этом и заключалась проблема сегодняшней задержки Трины на работе. Пытаясь сделать все побыстрее и закончить в срок, она оставила телефон в сумке в кабинете и не вспоминала о нем до самого вечера (в голове и без него был целый ком мыслей, и они все продолжали множиться и путаться, особенно ближе к ночи). Если быть точнее, то до того момента, пока Локк не оказалась дома. А когда оказалась дома, нужно было в срочном порядке собираться, чтобы сократить время опоздания, и телефон снова оказался забыт. Быстро принять душ, на скорую руку сообразить бутерброд и кофе, чтобы хоть немного подкрепиться и приободриться, замазать выдающие усталость синяки под глазами, недолго заморачиваться с нарядом и выбрать в итоге монохром. Самое сложное, пожалуй, заключалось в необходимости придумать, что соорудить на голове. Решение: накрутить что-нибудь такое, что сойдет за модную лохматость, нацепить красивую заколку, которая иллюзию творческого беспорядка подкрепит, и успокоиться.
Стрелка на часах к моменту выхода Тринити из дома уже насмешливо показывала восьмой час. Выставка началась, ее отсутствие давно замечено и отмечено. И, хотя Хоука заранее предупредила, что заезжать бессмысленно и прикатит она на такси, ей было стыдно. Не удивительно, да? А если говорить правдивее, то не просто стыдно, а стыдно так, что даже гадко. Будь сейчас женщина на его месте, чувствовала бы себя потерянным сусликом. Представить суслика из Себа было труднее: сохранять непринужденный вид он умеет, веселиться на толпу – тоже, но кара снизойдет на голову Локк, едва закончится вечер. Своевременное оповещение могло бы сгладить грядущий конфликт, однако его не было. Может быть, Трине удастся смягчить любимого, расставив все по полочкам, и дело даже не дойдет до щеконадувательства, да только думать об этом так или иначе пришлось бы позже, потому как в такси, на пути к назначенному месту, она задремала. Весь день мечтала о большой и мягкой подушке, но, коль такое дело, подошел и подголовник в машине.
Чего от нее нужно таксисту, спросонья Тринити не поняла. Голова была тяжелая. За то время, пока они ехали в галерею, женщина успела довольно глубоко погрузиться в сон, и резкое выдергивание в реальность не способствовало столь же быстрому возвращению способности соображать. Когда же, наконец, вспомнила, где и по какому случаю находится, выходить из машины как-то перехотелось. Вход в выставочный зал был пуст, все гости увлечены произведениями нового художника, имя которого запомнить было некогда, Хоук там где-то разгуливает одиноким фазаном, а она только прибыла. Вопиющая непунктуальность. Но Тринити же сдерживает обещания и следует тому самому правилу, поэтому расплачивается с водителем, выходит из такси и, поежившись от пронизывающего весеннего ветра, берет курс прямо на ярко-желтый прямоугольник стеклянной входной двери.
Отдает свое пальто милой гардеробщице, меняет выражение лица на «парадно-выходное», заключающееся, преимущественно, в крайней сдержанности эмоций. Никаких лишних движений и взглядов, ничего, что может предоставить о ней информации больше, чем необходимо. Тринити обошла, наверное, половину зала в поиске Себастиана. Было не до выставленных шедевров живописи: сердце уже давно беспокойно билось в груди, а глаз все никак не мог обнаружить искомый силуэт, зато знакомых по пути встретилось много. Один из них, ненадолго задержав с расспросами, задал Локк новое направление, заверив, что видел ее молодого человека где-то там. От всей души поблагодарив его и почувствовав на душе облегчение, она поспешила в указанную сторону, за ориентир взяла огромный холст, наверное, метра два на три. Только сейчас обратила внимание на вывешенные повсюду картины: объемные, за счет упитанных мазков масляными красками, пейзажи самых разных уголков земного шара. Издалека они выглядели крайне реалистично, но появилось непреодолимое желание рассмотреть каждое полотно вплотную. Тринити, конечно, не знаток искусства, однако это не мешает им восхищаться.
На пути одного желания стояло другое, и оно, наконец, обнаружилось в толпе своей кудрявой шевелюрой.  Локк выдохнула, достала украдкой из клатча телефон и посмотрела на экранные часы. Восемь. Ну все, ласты можно склеивать.
Перевести дыхание, подойти и улыбнуться. Улыбка в любом случае получается виноватой. В глазах – не дожидающееся упрека смущение, в голове – все тот же спутанный клубок мыслей становится больше в непосредственной близости к Себу из-за подмешивающейся паники.
Вот отошла с траектории движения пожилая пара, и обнаруживается, что Хоук не один, и дело не в тех двух мужчинах с цветными бабочками на шеях, с которыми он разговаривает. В их мужской компании наблюдается две особы женского пола: одна из них, что постарше, держит под руку собеседника Себастиана, вестимо, своего мужа. Другая же, лица ее Тринити не видела, поскольку девушка стояла к ней спиной, как-то странно наклоняется поближе к Себу.
Как удар под дых. Ну да, включим логику и подумаем, что целый час без общества Трины Себастиану не протянуть – обидно, злит, да и просто несолидно. Единственное, чего сейчас хочется Трине – развернуться и уйти. Тихо и без истерик. Это, конечно, глупо, но она сама заслужила, в конце концов. Однако ноги все несут ее вперед, и вот Локк оказывается рядом с неузнанной со спины девушкой. Нет, с лица она так и остается для нее неизвестной.
- Добрый вечер, - спокойно всех приветствует, в дополнение слегка кивает, сохраняя на лице прежнюю улыбку.
- Извини, что задержалась, - обращается уже к самому Себастиану и примирительно замолкает, мельком взглянув на незнакомку.
На уставшее сознание обида налипает сильнее, материализуясь из мельчайших частичек, по отдельности собой ничего не представляющих. Может быть, все-таки будь она бодрее, истолковала бы увиденное иначе, взяв во внимание и то, как при этом ведет себя Хоук, но сейчас Трина чувствовала себя особенно уязвленно. Как фаворит, которого заменили после одной запинки в забеге, стоившей ему первого места. Легкое движение руки – и конвейер движется дальше, предоставляя следующий продукт. Настроение Тринити стремительно ухудшалось, разглядывать шедевры расхотелось.