Кажется, это была уже третья сигарета, пока она неспешно шагала по знакомой улочке к не менее знакомому месту. Машина была брошена в соседнем квартале, так как Марион приехала уж слишком рано. А какая женщина приходит рано? Посему вооружившись самым необходимым, Обер закидывая в рот одну сигарету за другой, двинулась в путь, стараясь получить привычное расслабление хотя бы от никотина. Но оно никак не желало посетить женщину.
Как давно она ходила на свидания? Вот прям с этими милыми разговорами, улыбками, чашечкой кофе и невинным хлопаньем глаз. Память выдавала зияющую пустоту. Может, поэтому француженка чувствовала себя несколько неловко, словно стесняясь. Марион выпустила парочку колец, на несколько секунд затормозив, внимательно наблюдая за тем, как они таяли в вечернем воздухе Баффало.
Всё-таки бар не самое лучшее место.
Но это первое, что пришло в голову Обер. Только потом женщина решила, что она насквозь пропитая особа, раз зовёт мужчину в бар, но с другой стороны это заведение ей нравилось. Она знала там чуть ли не весь персонал, включая милую пожилую толстушку, что мыла полы в туалете. Может, именно поэтому Марион выбрала «Толстяка Боба». Он был её территорией, а на ней нестрашно. Да и что было самым удивительным, там женщина ни разу не лезла в драку, их там попросту не бывало. Слишком мягкая обстановка, несмотря на то, что основным контингентом были мужчины или же женщины, подобные ей.
Что странно, сегодня перед Марион встала вопрос, который уже более десяти лет не возникал в уме француженки, стиревшись, как абсолютно ненужный: «А что, собственно, надеть?» Обер долго изучая то подобие женской одежды, что населяло её шкаф, но всё же остановилась на привычной майке, на сей раз фиолетового цвета, да черных легинсах в замысловатый узор. Она не хочет быть кем-то, кем не является на самом деле. Да и надевать платье в бар было по её личному мнению глупостью, хотя рука так и тянулась в ту сторону.
Как и предполагалось, Келли уже был на месте. Марион бросила быстрый взгляд на часы.
И как же давно ты тут сидишь?
Женщина, затормозив у урны, ловким движением, щелкнув пальцами, отправила туда окурок. И откуда эта столь непривычная неловкость? Ей словно шестнадцать. Женщина усмехнулась, пригладив непослушную копну, убирая мешающиеся пряди, что уже через несколько секунд вернутся обратно.
Он что? Рисует?
На лице женщины появилась мягкая улыбка, полная нежности. Сколько еще сторон Келли она не знает? Поприветствовать его Обер не успела, оказавшись в руках мужчины, что словно бы оттеснили на задний план то волнение, которое так беспокоило француженку. Магия — в который раз пронеслось в голове. И почему ей так смешно осознавать тот факт, что приходится приподниматься на мысочки?
Кажется, она ждала другого от начала их сегодняшней встречи. И как же Обер была рада, что началось всё не по ею маленькому сценарию, выстроенному внутренними страхами.
- Привет, - женщина улыбнулась, опускаясь, - я тоже рада тебя видеть,  - она выскользнула из объятий, наклоняясь за блокнотом, что шлепнулся на асфальт, как только Келли вскочил, - рисуешь? - Марион, покряхтев, дотянулась до карандаша, подкатив его к себе указательным пальцем. - Мне нравится, - с языка чуть ли не сорвалось: «Я не знала». Было бы странно, если бы Обер была в курсе. - Однако, ты одет чуть официальнее, чем я, - Марион усмехнулась, осматривая мужчину. Надо было все-таки хотя бы юбку натянуть.
- Ладно, - женщина мягко взяла его за руку, потянув в сторону бара, но через пару шагов остановилась, - слушай, Келли, не обращай внимания на то, если твоей фигурой несколько первых минут будут интересоваться. Я никогда не приходила сюда с кем-то.
И ей вновь пришлось приподняться, опираясь на него одной рукой, дабы еще раз коснуться мягких губ с привкусом сигарет. Марион подавила желания бросить эту затею с уютными посиделками в баре, да потащить его к себе домой, но во время сдержала свои порывы неудовлетворенной женщины, опять потянув Келли в сторону входной двери, на которой был нарисован толстый, улыбчивый усач, тот самый Боб.
Обер знала, что на них будут пялиться как на клоунов на похоронах. И не потому что Люк возвышался над всеми, словно высотка над коттеджами, а бледностью своей мог конкурировать с вампирами с телеэкранов. А потому что Марион Обер, заядлая одиночница, любительница начать с чего покрепче, а закончить полным хаусом и игрой в покер под утро, улыбалась во все свои тридцать два зуба и тащила за собой мужчину. Ей кажется, или бородатый, перекаченный бармен, с руками, покрытыми разноцветными татуировками, изображающими всякие цветы, черепа, да одному богу известно что обозначающие надписи, чьего имени не знал никто, но все величали Скала, присвистнул, довольно улыбаясь. Марион было плевать. Она просто хотела показать Келли те места, которые любила. И это было одно из них.

Конечно же она потащила его в любимый угол, свой угол. Не то чтобы столик, находящийся там, был на отшибе, совсем нет. Но Марион казалось, что там есть какая-то невидимая стена, что позволяет ей наблюдать за всеми, при этом заливая в себя Midleton или Green Spot. А уж когда бутылка добита, то можно и покинуть свою норку. Обер откинула мысли об обычном времяпрепровождении. Сегодня всё не так. По-другому.
Женщина подтолкнула мужчину к красному, чуть потертому дивану, сделанному под кожу, усаживая его к стене, тут же пристраиваясь рядом.
- Не очень люблю, когда сидят напротив, - в голосе промелькнуло что-то вроде нотки вины за такую прихоть, - да и тем более, хочу сидеть поближе.
Обер рассмеялась, вглядываясь в Келли.
- Сегодня ты не такой мрачный. То есть, не такой хмурый, - женщина откинулась на спинку дивана, расстегивая единственную пуговицу на своем кардигане, - да и что я объясняю тебе. Ты сам о себе всё знаешь. Но сейчас ты светлее.
Француженка стянула кофту, оставаясь в одной майке, с каким-то стыдом вспоминая, что на спине была изображена маска Спауна. И почему это не вспомнилось тогда, когда она судорожно одевалась, считая, что опоздает по причине того, что слишком уж долго стояла перед шкафом. Хотя, с той скоростью, с которой Марион рассекала на своей крохе, она уж и забыла, когда последний раз куда-либо опаздывала. А вот счет за превышение скорости, кажется, уже ждёт её.
- Насчет свиданий, к слову, - Марион бросила свои измятые Malboro на середину стола, предварительно вытащив оттуда не менее помятую сигарету. И как они у нее не ломались? - Сама уже не была лет пять, так точно. Но твой стаж побольше будет.
Обер рассмеялась. Кажется, сегодня она будет делать это частенько. Женщина внимательно осматривала находящихся в баре, отдавая дань привычке. Некоторые из присутствующих, чьи лица были уже сплошной бородой, были ей знакомы. Веселые ребята. Да и впрочем, стоит ли говорить, что после двенадцати заведение преобразовывалось. Музыка громче, разговоры откровенней, да и содержание алкоголя в крови уже слишком сильно превышало норму. Вот эту сторону данного места Марион не особо хотела показывать Келли, лишь потому, что стыдилась сама себя. Как давно она испытывала это чувство за свои поступки? И вновь зияющая пасть памяти.
Затянувшись, женщина открыла было рот, дабы вновь начать говорить, но её порыв был прерван чуть писклявым: «Добрый вечер». Марион подняла глаза, которые тут же наткнулись на не просто большую, а огромную грудь, на которой красовался бейджик с простым и глупеньким именем «Китти». Марион знала, что малышку, чей рост дай бог дотягивал до ста шестидесяти, звали Элизабет, и что несмотря на, казалось бы, неподъемный груз, она неплохо танцевала. «Как обычно?» - послышалось сверху. Девчушка широко улыбалась, явно сдерживая себя от какого-нибудь абсолютно ненужного вопроса. И тут Обер действительно задумалась, а хочет ли она как обычно? Прикусив сигарету, женщина всё-таки кивнула, со словами: «Давай».
- Надеюсь, ты не против виски и картошки, - Обер проводила взглядом плотненькую обладательницу несуществующего в природе, наверное, размера. - Настоящие, - Марион кивнула в её сторону, улыбаясь, как двенадцатилетний пацан, впервые увидевший грудь, и тыкая Келли в бок.
И вновь поток смущения за своё поведение. Иногда Обер виделась себе как слишком большой подросток.  Вроде бы ничего плохого, ведь это и есть сама Марион, но рядом же сидит взрослый мужик, а она в майке со Спауном тыкает его локтем, дабы обсудить грудь официантки.
- О, слушай, - Обер встрепенулась, - я тут тебе кое-что приготовила. Только вот оно в машине. Так что как только мы тут вдоволь наболтаемся, не смей от меня сбегать, - у меня на тебя планы.
Женщина придвинулась чуть поближе, откидываясь на Люка, выдыхая в потолок очередную бело-серую струйку дыма.
- Я нашла это место лет пять назад. За это время в нём почти ничего не изменилось, разве что некоторые изменения в персонале, но не более того. И знаешь, что странно, а может и не очень. Ни разу тут не видела драки, несмотря на то, что вон тут сколько здоровых бородачей, - Обер усмехнулась, - спасибо тебе.
Марион не совсем понимала, за что благодарит Люка. За то, что он пришел, или за то, как рад видеть её, за его улыбку, что оказалось такой светлой, а она и не знала, а может за всё сразу.

- Не обратил внимания? - Марион улыбнулась, чувствуя себя чуть ли не Джокером от того, какой же широкой вышла эта улыбка. Это из-за неё, не так ли? - Ничего, она ещё вернется, и ты посмотришь.
Обер чуть ли не вытянулась, словно натянутая стрела, когда руки Келли сильнее прижали её к себе. Невероятно. Невозможно. Она уже слабо представляла, как проведёт этот вечер. Словно бы всё пройдет в ожидании того момента, когда Марион к чертям собачьим сорвёт эту рубашку, чтобы поскорее получить полный доступ к нему. Зубы вновь впились в нижнюю губы, в попытке отогнать приятные мысли, которые сейчас были почти неуместны. Не может же она прямо сейчас наброситься на него на радость всем присутствующим.
Успокойся, детка.
Но внутреннее наставление совсем не спасло женщину, которая с наслаждением вдыхала аромат, ловила дыхание мужчины, что сидел рядом. Рядом. Господи, как же Марион счастлива, что это именно Люк Келли. И Обер никогда бы не подумала, что всё сможет обернуться так. И если лукавая судьба решила так невероятно наградить её за что-то, то как же француженка ей благодарна.
- Поздно, - Марион быстро провела языком по искусанной губе, - я уже сошла.
Обер совсем не ожидала от Келли какого-либо подарка и сюрприза. Ей было шикарно лишь от того, что она чувствует его рядом. Марион опустила глаза вниз, ухватывая тонкими пальцами небольшой кулон в виде котенка.
- О, - и вновь широченная улыбка на лице. Какой же глупый и довольный у нее сейчас видок. И как же ей плевать, что подумают люди вокруг, - спасибо. Красиво. Очень.
Обер коснулась прохладными пальцами места за ухом, что горело после губ Келли. Что с ней происходит? Так быстро? Это реальность? Марион незаметно ущипнула себя за ухо, чувствуя легкую боль. 
А как ты мне нравишься. Если ты представлял эти объемы. Я сама их не представляю. И что ты творишь со мной, Келли.
Ей кажется, она слышит, как сильно стучит его сердце, переплетаясь с ритмом, что набирала и сама Марион. И что же в этом такого странного? Лишь потому, что с ней такого не случалось, не значит, что такого не бывает. Бывает, еще как. Обер сжала его руку, мягко поглаживая теплую  бледную кожу мягким пальцем. И даже это, по сути, совсем невинное действие отражалось где-то внутри ноющим желанием.
И как же ей было обидно, что «Китти» помешала им. Марион же так хотела его поцеловать. Но долгожданная бутылка с напитком, что должен был хоть как-то успокоить Обер, оказалась перед ними, поблескивая в слабом свете ламп. Хотя что-то ей подсказывало, что виски лишь усугубить ситуацию.
- Не пьянеешь? - едва заметная нотка досады промелькнула в голосе, - ну ничего. Будет повод отвезти меня домой, - и опять тихий смех, совсем не хриплый,  - но компанию ты мне всё равно составь. Не хочу пить одна.
Марион пришлось оторваться от Келли, дабы притянуть к себе виски. Щедро плеснув обоим золотистого напитка, Обер, принюхавшись, чокнулась с довольной улыбкой.
- Давай, начнем с банальщины, за встречу.
Марион привычным движением опрокинула в себя добрую дозу обжигающей жидкости, даже и не поморщившись. Тряхнув головой, Обер вновь  приняла удобную позу, откидываясь на Келли, опять начиная перебирать его длинные пальцы.
- Я увлекаюсь комиксами, - она хочет, чтобы он знал чуть больше о ней, - как глупый прыщавый подросток. Всё начиналось довольно невинно. По глупости купила парочку выпусков, и понеслась, - Марион вновь коснулась маленького кулона, чувствуя, как он неумолимо нагревается от её тепла, - наверное, мне немного стыдно за это своё увлечение. И не только за него. Просто, я хочу, чтобы ты знал обо мне чуть больше. Нет. Не так, - Обер подавила в себе желание в который раз прикусить израненную губу, - я хочу, чтобы ты знал всё.

Держи себя в руках. Держи себя.
Сколько же раз она пвоторила про себя эту фразу, словно заклинание, что должно остановить нерадивую женщину, чтобы та не совершала действий более вульгарных, чем ничем не примечательное поглаживание рук. Но Марион словно разучилась себя сдерживать, да и умела ли?
Хочу прямо сейчас.
А разве не для исполнения своих желаний живёт человек? Извернувшись, француженка, всё-таки получила то, чего желала - теплые, горьковатые губы, к вкусу которых примещался аромат виски. Это было недолго, каких-то пару секунд,  но они принесли мимолетное облегчение, а затем её опять накрыло с головой.  Обер выдохнула,  открывая чуть затуманенные глаза, изучая Келли. Он что, вспотел? Марион бросила быстрый взгляд вниз, довольно усмехнувшись. Наверное,  в ней всё-таки сидел маленький садист в обнимку с таким же крохотным мазохистом, что иногда вылезали наружу. Иногда ли?
Женщина вновь потянулась к бутылке, продолжая кормить мыслями свои внутренние фантазии. Говорят, что со временем эта страсть проходит. Может, оно и  к лучшему. Ведь им не удается даже спокойно поговорить. Беседа превращается в сплошное напряжение,  потому что желание требует неминуемого, немедленного удоволетворения, а ты пытаешься удержать его, словно разъяренного тигра в клетке. И вновь пустой бокал стукнулся о стол. На это раз Обер не захотела поворачиваться к нему спиной.  Она будет смотреть, ловить каждое движение, видеть, как они горят.
- Знаешь, - Марион мягко положила ладонь на его колено, чуть сжав, - в голове немножко сумбурно, потому что я совершенно не знаю, с чего начать, - в баре становилось всё более тускло. Баффало за окном неумолимо темнел, желая скрыть своих жителей друг от друга, - что ж, я пишу детские сказки. Немного странно, для моего образа, да и для меня самой, но у меня даже есть маленькая книжечка, - она разжала пальцы, словно выпуская из своего плена, поднимая ладонь выше, - об этом, к слову, никто не знает. Совсем никто, - Марион затормозила где-то на середине бедра. - Занялась я этим еще в институте. Так, писала для вечеров в детском доме. Да, я занималась и таким, - Обер ловко вытянула губами сигарету,  даже и не думая убирать руку с ноги мужчины,  маленькое облачко тут же взмыло вверх, сливая с общим кумаром. - Потом бросила это дело на несколько лет. И занялась активнее года три назад.
Марион уже сама не слышала, что говорит. Лишь бы говорить. Лишь бы не молчать. Она издевается над ним, разве нет? Но ей же нравится это. Француженка, выдохнув дым, вновь уставилась на Люка потемневшими глазами, будто пытаясь сравнить,  кому же из них тяжелее. Не выдержав, Марион заскользила горячей ладонью выше. Она всё отдаст за то, чтобы просто смотреть на его лицо. Маленький садист.

Он снова ей помешал. Как и тогда. По лицу Марион прошла легкая тень недовольства. Ей нравилось делать это, а с ним эта «игра» превращалась в нечто настолько потрясающее, что женщина чуть ли не дрожала от удовольствия. И ведь ему тоже нравится. Он боится? Разум француженки отказывался работать на хозяйку, что было уже, видимо, делом обычным рядом с Келли.
- Люк, ты нарываешься.
Она начинает узнавать себя. Секундная улыбка, что уже больше похожа на оскал маньяка, нашедшего жертву, глаза, в которых нет ни намека на рациональность. А в голове крутиться на повторе: «Делай то, что хочется». Может, в этом и была главная проблема Марион? Нет, она не пьяна, бутылка пуста только, дай Бог, наполовину.
- Я хочу делать с тобой то, что я хочу. Независимо от времени и места.
И не тени улыбки. Она слишком серьезна для таких слов. Может, стоит улыбнуться, хотя бы уголками губ. Но нет, Марион продолжает пожирать его глазами.
Француженка даже и не пыталась освободить запястья, что были "взяты в плен", хотя знала, что сможет. Она была сильнее Келли. И её совсем не смущал этот факт, напротив, женщина загоралась ещё сильнее. Любительница доминировать, не поэтому ли ты одинока? Нельзя же всегда быть сверху.
Господи, как же жарко.
- Я не хочу терпеть.
Не то, чтобы Марион не понимала, почему же ей стоит остановиться. Всё она знает. Но хоть с кем-то ей должно быть дозволено всё. Буквально. Или Обер неправильно толкует такой поворот в её жизни, как Люк Келли? Может, у неё все-таки будет участок земли, на который она изольет свои желания неумелого агронома? Нет, всё это глупость. Они другие. Эти мечты стандартной женщины никогда не были осуществимы для неё. Сама же в курсе. Да и плевать ей было на спокойную жизнь и грядки огурцов. Хотя француженка понимала, что уйдет из Ранкора, если человек, что сидит перед ней, лишь раз попросить об этом. Марион даже и думать не будет. Эта мысль прошлась током по всему телу, словно разряд, оставив после себя невероятную уверенность. Она действительно сошла с ума. И она действительно сделает всё, что он попросит.
- Серьезней?
Женщина чуть наклонила голову, слизывая со своих губ его вкус. Обер знает, что они не одни. Слышит. Но почему же не существует сейчас никого и ничего кроме него? Женщина не знакома с этим чувством. Оно никогда не посещало её, а может, просто не было таким сильным. Даже прошлое неспособно показать нечто похожее. Хватай его, Обер. И не отпускай, как бы он не вырывался. А будет ли?
Говори. Скажи мне всё, что ты думаешь. Ты разве не видишь, как мне это нужно.

Стоить признаться самой себе, это лучшее признание,  что она когда-либо слышала. Да и много ли этих самых признаний было в её жизни? Марион не хочет вспомнинать, это ни к чему. Уж сейчас это точно не нужно. Просто слушай его и только его. Француженка перестала слышать всё, что окружало её: шумные разговоры за соседними столиками,  грубый мужской смех, музыку,  что тяжелыми ударами распространялась по бару. На минуту, а может и больше, для неё существовал лишь этот высоктй, бледный мужчина, чьи движения она ловила, пытаясь впитать в себя. Знали ли Марион, что он способен на такое? Если бы.
А что, если бы она заметила это ещё тогда?  Давно? Не заметила бы. Да и не было бы всё так, сама же знает, понимает. Марион, что была тогда не существует уже давно. Женщина была сломлена людьми и восстала. Нет, Обер не феникс,  она, избитая до полусмерти,  просто нашла свою вакцину,  своё лечение. Но кто же знал, что Обер оказалась здорова не доконца? Что старые раны ещё давали знать о себе одинокими ночами? Они отравляли её, душили. И кто бы пог подумать,  что Келли сможет разжать невидимые руки. Всё не будет гладко. Но она не может потерять его. Не смеет.
- Не бойся, - Марион с каждой секундой прижимает его к себе всё сильнее, будто желая поглотить, - я уже говорила тебе. Я защищу тебя. Ты же знаешь, - дыхание прерывистое,  тяжелое,  - я смогу. Я не обещаю тебе идеальную жизнь. Я далека от порядочной женщины, что способна завести домашний очаг. Но, - что же ты несешь,- я умею беречь то, что дорого мне. И сейчас ты бесценнен для меня.
Нет даже и мысли, что кто-то посмеет тронуть его. Никто Обер не чувствовала в себе такое явное подобие тигрицы, что зубами готова загрызть до смерти. Даже Ранкор, который она любит, как мать. Они не смеют лезть сюда. В их маленький мирок, который Марион начала строить три дня назад.
Француженка осторожно коснулась мягких, темных волос, запутываясь в них пальцами.
- Я не знаю,  как понять, что я чувствую.  Но... я думаю, когда люди это испытывают,  они говорят, что счастливы. Я счастлива.
Марион глупо улыбнулась,  понимая, как права сейчас.

Это всё напоминало какой-то романтический фильм, один из сотни и тысячи похожих друг на друга, словно близнецы, что поражали своим нереальным стечением обстоятельств, красивыми, сладкими речами и невероятно сахарным концом. Она всегда думала, что такое невозможно в реальности. Нельзя видеть мир в настолько розовом цвете, должны быть чёрные пятна. Конечно, они были. Фильм никогда не покажет настоящего. Просто сейчас они находились в одной из таких сцен, потонувшие в нежности к друг другу. Она закончится. Они еще столкнутся с реальностью, которая покажет им все цвета. Но это нестрашно. Марион не хочет жить в однообразии.
Но как же её обжигает любое, даже самое невинное прикосновение. Да, ситуация совсем не подходящая, а слова слишком романтичны и глубоки, но, кажется, возбуждение уже достигло такой грани, на которой неподвластно Марион. И даже ванна полная льда тут не спасет. Женщина в который раз за вечер подавила в себе желание со скрипом придавать его к этому старенькому дивану, что служил ей верой и правдой уже пять лет, если не более. Она начинала сбиваться в своих воспоминаниях, словно освобождая место для того, что действительно стоит сейчас запомнить. Его глаза, голос, дыхание, движения. Запомнить Люка Келли.
Дыши.
Но за мнимым облегчением, когда Марион думает, что её хоть немного отпустило, таиться  новый взрыв, мощнее прежних. И она счастлива гореть, лишь бы тушили это пламя хоть иногда.
- Отвечаешь за меня?
Перед глазами мелькнули события трехдневной давности, словно кольнуло той самой реальностью, от которой они сюда сбежали.
Не сейчас. Забудь. Не вспоминай.
- Что ж,  - Обер впервые за вечер пригладила волосы, стараясь своим движением-паразитом скрыть, смыть, сбросить неприятные картины и мысли, - если же отвечаешь, то на тебе лежит большая ответственность, - Марион рассмеялась, с облегчением чувствуя, как её отпускает, - но, я думаю, ты справишься.
Француженка дернулась вперед, утыкаясь раскрасневшимся от духоты и внутренней жары лицом в плечо мужчины.
- Эй, Келли, как ты смотришь на предложение проснуться сегодня утром у меня дома?
И только попробуй отказаться.

Беречь себя. Да, кажется, она знает, как это делается. В следующий раз Марион будет быстрее, внимательнее. У неё появилась еще одна причина, размером с Эверест, ради которой Обер постарается уберечь себя от очередной пули. Но он ведь спасёт её, не так ли?
А ведь она не хочет думать об этом сейчас. Проблемы решаются по мере их поступления. А сейчас для Марион их не существует. И пусть весь мир подождет, ведь как-то так звучала до остервенения напрягающая реклама. А уж чего рекламировали, Обер и не вспомнит, но эта отпечатавшаяся где-то глубоко фраза так вовремя всплыла,  заставив женщину в который раз улыбнуться, словно бы озаряя светом их укромный уголок.
Почему же ей казалось, что он согласится не сразу?  Она все еще сомневается в нем? Пальцы заскользили по широкой спине, чувствуя через приятную, мягкую ткань рубашки, что Люк, как  и она, держится на последним издыхании, на последней соломинке от того, чтобы вновь не превратится в зверей. Они уже проходили это. И Марион не представляет,  как это - сдерживать себя рядом с этим человеком. Но получается как-то. Женщина сжала руки, будто желая впиться своими когтями,  но тут же отпустила.
Потерпи.
Марион поднялась, пошатнувшись, чувствуя легкое головокружение. Может быть, слишком резко встала, а может, дело было совсем в другом. Конечно в другом и никаких "может". Француженка на минуту отвела взгляд,  стараясь выхватить для себя хоть какую-то передышку, плеснув себе виски.
На дорожку.
Людей в баре явно прибавилось, а она и не заметила. Марион залпом осушила стеклянный бокал с толстыми стенками. Господи,  её даже и это уже не спасало.
- Пойдем.
Она слышит свой голос, что выдаёт с потрохами. Да женщина и не скрывала то, как сильно её желание.  Француженка на автомате подкладывает деньги под бутылку,  что, да разве такое случалось с ней, даже и не допита. Да, Келли прав. Они уже пьяны. Марион накидывает на плечи кардиган, даже и не думая надеть его по-человечески. Тонкие пальцы обхватили запястье, потянув за собой к выходу.
Кажется, сквозь свои мысли,  в которых по сотому кругу вращался Люк, она слышит, как с ними прощаются. "Что-то вы рано сегодня".
Да пошли вы к чертовой матери.
Теперь ей есть чем заняться вечером, ночью, утром.
Даже прохладный воздух Баффало, которого окутала уже ночная тьма, никак не спасал ситуацию. Боже, как же она жалела, что оставила свой маленький Рено так далеко. Да что там, каких-то десять минут хотьбы, да если не меньше.
Потом. Ты сделаешь всё, что хочешь потом.
Но уже спустя пять минут Марион останавливается, вновь встает на мысочки, что для неё до сих  пор странно, но на этот раз посторонних глаз нет. Они расселились по барам, а самые приличные уже сидят дома. Поэтому Марион может целовать его так,  как захочет.  Пускай он полыхает так же сильно, как и она.

Добирались они в раза в полтора дольше, но оно того стоило. Кажется, Марион была даже удивлена, увидев наконец-то своего красного малыша, что служил ей верой и правдой, а так же терпел от хозяйки любые изменения в себе, коих было уже немало.
Обер хотела было сказать, что за рулём этой машины не сидит никто, кроме неё, но она лишь хлопает глазами, понимая, что ей всё равно, если водительское место занято Келли, а не ей. Добрался чуть ли не до самого сокровенного. До скорости, что приносила успокоение, легкость, свободу. Француженка кинула телефон, вместе с умещающейся вязаной кофтой на заднее сидение, не особо заботясь об их состоянии, после чего сунула в рот сигарету, даже и не пытаясь уже тем самым отвлечься от него. Невозможно. Выпустив дым, Марион называет адрес, отворачиваясь к окну, что открыто чуть больше, чем на половину. Не смотреть — это было тем самым крохотным спасанием.
- Только осторожнее Келли, машинка быстрее, чем ты думаешь. И... тяжелее в управлении.
Она сама от себя так далеко. Она ничего не слышит. Боже, как же много Марион ему еще не рассказала. Про то, что женщина любит ковыряться в автомобилях, без ума от мотоциклов, от их скорости. Что она любит дешевое пиво и гавайскую пиццу, а еще ей плохо спится под одним одеялом.
Сначала нужно насытиться, а потом говорить.

Марион чуть ли не вылетела из машины, как только они достигли её небольшой бело-желтой одноэтажной «крепости» с коричневой треугольной крышей. Лужайка её была далеко от идеальной, той, что у заправских мужей, которые бережно холят и лелеют оную, чуть ли не вручную подстригая каждое воскресенье. Но Обер нравился этот беспорядок, который начинал приветствовать их уже со двора. Кое-где уже даже прорезались толстые стебли тюльпанов, кривые и короткие.
Женщина обязательно насладится очарованием своей травы потом, сейчас же она опять тащила за собой своего двухметрового мужчину, чувствуя, что скоро Марион его наконец-то получит.
Своего. Мой.
Ключи полетели в сторону тумбочки и, судя по грохоту, перемахнули дальше. Кеды мгновенно оказались в той маленькой свалке обуви, что возвышалась в углу. Тихо хлопнула дверь. Словно сигнал, который и не был нужен. Марион припечатала Люка к холодной стене, прижимаясь к нему, вдыхая его запах, слизывая его солоноватый вкус с шеи. Правая рука мягко легла на грудь Келли, чувствуя ладонью сердцебиение. Но это длилось какую-то едва заметную секунду. Обер рванула рубашку на себя, слыша до странности приятный треск рвущейся ткани. Несколько маленьких, темных пуговок покатились по полу. Она коснулась белой кожи груди губами, уже привыкшая к тому, что Люк почти всегда намного теплее её. Дорвалась.

Отредактировано Marion Ober (2014-05-23 11:22:49)

Никогда бы не поверила, что можно настолько плохо соображать. Да чего уж, она не соображала вовсе. Всё происходило само. Настолько невероятно,  просто, быстро, удущающе жарко. Воздуха не хватало, но потребность в нём будто бы и отпала. И не спасала даже та прохлада, которой всегда был наполнен её дом. В этот раз она грубее, сильнее, словно бы ярче. Казалось, еще пара движений,  и кровать,  видавшая многое,  просто развалится, рассыплется, сгорит от того пламени, что полыхало вокруг, оставив лишь обугленности.
Марион сквозь страсть слышала,  как с языка срывается прерывистая родная речь. Как давно Обер говорила на языке вина, сыра  и Эйфелевой башни? Привычный рык, словно забытый, вырывается из груди. До чего же он её довел, а самое главное, как? Всё тело чуть ли не мгновенно начинает блестеть от пота. И как они не разорвали друг друга?
Марион в который раз тянется, чтобы поцеловать его. И как она жила до этого? Спокойно,  можно даже сказать, что неплохо. Нет, нет, всё не так. Всё было серым? Да, может быть. Просто француженка никогда не испытывала эмоций, схожим с этим наводнением, сносяшим вё на своём пути, чтобы затем на этом самом месте возыести нечто новое, более прочное, то, что ближе сердцу. Это и называется влюбленность? И до чего же ещё она может довести?
Женщина прикрыла глаза. В ушах продолжает отдаваться сердце,  которое, казалось бы, давно уже должно было вырваться из грудной клетки. Такие ритмы просто нельзя брать. 
Живые.
Вот как это называется.
И ей даже не стыдно за тот бардак, что был оставлен после вечернего выбирания наряда на их свидание,  что продлилось не так уж и долго.  А она и рада. И дело не в том, что Марион не нравится говорить с ним. Женщина готова слушать этот голос, от которого словно таяла, часами. Но без его тела, без этого тепла всё это  было каким-то неполным. Ей нужен был весь Келли.
Обер выдохнула.
- Только не уходи. Ладно?
Она не знает, зачем говорит это. Ей нужно услышать это. И, кажется, одного раза ей будет мало. И дело не только в том, что ей нуна уверенность.

Другого ответа и не могло быть. Она и не ждала.
А вдруг?
И это «вдруг» засело где-то внутри. И не давало той стопроцентной уверенности. Или Марион преувеличивает? Ведь ситуация давно уже ушла из-под контроля. А могла ли она вообще быть подконтрольна? Если бы у Обер спросили, а как же так всё вышло, смогла бы женщина дать нормальный, адекватный и последовательный ответ? Нет. Это воронка безумия, куда их затянуло. И тут не должно быть логики. А смысл и искать не стоит.
Не уйду.
Она ведь знала, что услышит именно это. Так почему же мир сужается и сужается, а потом становится слишком крохотным, чтобы вновь расширить свои границы, но уже по новой. Всё будет по-другому. Марион увидит всё с другой стороны.  Один человек меняет твою вселенную так легко, а тебе просто остается смотреть на это, вместе с тем, переворачивая его мир с ног на голову. И это кажется таким естественным. И приятным.
Никогда.
Марион замирает у него под боком. Ощущая, как это слово разливается по телу, сковывая чем-то приятным. Она не знает, что такое «никогда». Не научилась ещё, не пробовала, не испытывала. Может, время наступило?
Никогда.
Француженка словно смаковала это слово. Сколько же щенячьего восторга может принести какое-то маленькое слово. И почему её это так удивляет? Интересно, как тяжело ему было сказать это? Ведь это было сложно. Марион знает. Ей было бы сложно. Обер попыталась представить, как это звучало бы из её уст. И смогла бы она произнести  такое. Смогла бы. Хотела бы. Но как же это трудно, говорить из глубины своей души. Говорить что-то сокровенное. Озвучивать свои чувства.
- Спасибо.
Марион мягко поцеловала Келли в висок, словно награждая за его слова, за его старания.
- Ты знаешь, в который раз убеждаюсь, что это всё так странно, - она оперлась подбородком о его грудь, уставившись в темноту, что виднелась между тяжелыми, плотными персиковыми шторами, которые каждое утро старались сберечь хозяйку этой обители от солнечным лучей, - странно, но так нормально, - она усмехнулась, в который раз касаясь губами солоноватой от пота кожи.
Этот запах, его запах, становился таким привычным.
- Всё-таки,как бы люди не говорили, что сами строят свою судьбу, но от случайностей ведь никто не застрахован. Ты не можешь предугадать всё. Но... - Обер едва сдержалась от того, чтобы не укусить себя за губу, - я хотела сказать немного не то. Ты ведь все еще боишься?
Я сама боюсь.
Марион повернула голову, отрывая взор от созерцания ночи, чтобы насладиться зрелищем во много раз приятнее. Чтобы насладиться им.

- Что ж, - Марион улыбнулась в темноту,  вслушиваясь в каждый вдох и выдох, - если тебе стало некогда бояться за себя, то это буду делать я. Впрочем,  я начала беспокиться за тебя почти сразу, - Обер заправила толстую, волнистую прядь за ухо, убирая её с лица,  - я не у уду расспрашивать тебя о том, что же именно у тебя в подвале. И прочее. Когда захочешь, расскажешь сам. Но, думаю,  это повод беспокойства за тебя.
Ночь расслабляет, заставляет говорить те откровения, что при свете дня ни за что бы не произнес вслух,  оставив их внутри себя, сохранив, испугавшись солнца, словно вампир. Марион любила ночь. Её  темноту, её прохладу, её тишину. Ту интимность, что она дарила людям. Те звёзды, чье падение должно исполнять желание.
- Разачаровать меня? - француженка хрипло рассмеялась, целуя Келли в плечо,  - что ж, наверное,  я понимаю тебя. Я думаю, все мы боимся чего-то подобного, но... Люк, не стоит заострять на этом внимание,  потому что что-то подсказывает мне о нереальности разочарования в тебе. - Марион провела указательным пальцем по перехохшим губам. -Знаю, в твоей голове родится тысяча доказательств против, но они мне не нужны. Оставь их себе.  А лучше всего, забудь о них. Не сжирай  сам себя.
Женщина не знает до конца, что же творилось внутри Келли. Она верит ему. Он говорит правду. В этом нет сомнений. Но Люк говорит не всё. Как и сама Марион. Но время еще придёт. Они вывернут друг друга наизнанку,  чтобы потом собраться во что-то единое. Обер поражалась этому. Кажется, всё поражало женщину, но она воспринимала это как само собой разумеющееся. Так и должно быть. И пускай она встретила и получила этого мужчина благодаря совсем уж непорятно чему, может, планеты удачно встали. Плевать.
- Слушай.  Мы же с тобой так и не поели, - Марион только сейчас почувствовала чудовищный голод, что ощутился слишком уж резко, -не могу же я упустить такой шанс, раз ты здесь. - Я бы тебя вовсе не отпустила, - у меня есть тыквенный пирог, а к нему мороженое.Он, правда, вчерашний, да и я не жнаю, как ты относишься к тыкве. Но вкус мне понравился. Хочешь?

Она не будет его убеждать. Слова нужно подкреплять действиями,  так что Марион просто подождет.
Несмотря на то, что француженка сама же предложила подкрепиться, покидать теплую кровать и отпускать Келли женщина совершенно не торопилась. Нет, она совсем не жалела о своём предложении.  Всё-таки внутри сидело желание, мечтающее вырваться на свободу. И было оно таковым: Накормить Люка. Да, Марион была из тех женщин, что показывают свои эмоции и через попытку накормить. Тем более, что Келли в её понимании выглядел недокормленным. Марион не считала его худобу изъяном. Женщина принимала людей такими, как они есть, что, наверное,  ни раз спасало её.
- Прям уж и всё?
Обер рассмеялась,  успев поцеловать мужчину в нос, прежде чем тот всё-таки слез с кровати. А она же выхватывала каждое движение,  слыша, как в голове всё громче стучит:  "Затащи его обратно". Но Марион сдержала свои порывы женщины, что никак не могла утолить свои голод. У неё ещё были планы на это тело, на эту душу, на этого мужчину.
Обер, всё же оторвав взор от Келли, бросила быстрый взгляд на пол, выискивая во мраке что-нибудь, что можно было натянуть сверху. Не голой же по кухне прыгать, в самом деле. Выхватив майку, которую Марион натягивала явно с неохотой,  француженка поднялась, на минуту прижимаясь к Люку, чувствуя, что желание становится для них чуть ли не постоянным состоянием. На лице появилась довольная улыбка. В голове вновь пронеслась мысль о том, что к чёрту всё это, толкай его обратно, но женщина лишь приподнимается,  целуя его в сотый раз с такой страстью, что удивлялась сама. Они будут мучиться. Оба. Ей это нравится.
- Пойдем.
Не сказала, прохрипела, утаскивая Келли на свою маленькую кремовую кухоньку, которая тоже напоминала о том, что жилище принадлежало холостяку.
- Садись.
Марион легонько толкнула Келли в сторону низкого мягкого стула, сама же шагнув в сторону холодильника. Что-то из тыквы женщина делала впервые,  купив огромный оранжевый овощ только потому, что он слишком одиноко лежал на прилавке. Свою стряпню женщина могла есть спокойно,  ибо была чуть ли не всеядна, затем ноя самой себя за те пару килограмм, что периодически прибавлялись, но отказать себе в чем-то вкусном у Обер не хватало силы воли.
Француженка выудила из высокого кремового холодильника большую тарелку, на которой красовался оранжевый, чуть подъеденный  щит Капитана Америки.
Ты странная.
Поставив его перед мужчиной,  Марион потянулась за мороженым,  что было у неё всегда. Жара или холод не имели значения. Причем, большая часть оного частенько оказывалась на помойке, исчерпав свой срок годности.
- Ну... мне он нравится больше холодным, могу тебе разогреть.
Однако, после этих слов  Обер тут же устроилась у Келли на коленях, явно намекая, что вставать совсем не собирается.

Марион еще никогда не видела такой скорости. Но больше её удивило совсем не это. Обер представить не могла,  что хмурый патологоанатом может выглядеть настолько мило. В это короткий период, пока он поглощал её эксперимент с тыквой, Келли выглядел беззащитным, словно ребенок. И это видение отпечаталось в голове,  дабы остаться там навсегда,  разливаясь по телу невероятным теплом и нежностью. Потрясмющая способность еды и голода обезоруживать людей.
- Ты оправдывешься передо мной? - Марион слизнула с ложки черничное мороженое, свободной рукой придвигая последний кусок к мужчине, - тебе стыдно за свою способность? Да и не вижу ничего плохого в том, что ты ешь много. Глупость.
Женщина оправила в рот новую порцию темного-фиолетового холодного лакомства, словно желая остудить себя.  Конечно, это не спасало. Снова э а волна жара, возбуждения,  вновь это помутнение. И получаса не прошло.
- И раз уж на то пошло. То я с радостью  буду удоволетворять и этот голод, усмиряя твой организм. Но перестань же ты в конце концов стыдиться себя, -француженка вздохнула,  втыкая ложку в мороженое,  - разве я даю для этого повод, Люк?
И вновь это напряжение.  Этот... страх? Она чувствует, словно собака улавливает его запах. И почему от этого колет где-то внутри, отдаваясь какой-то ноющей грустью. Марион не хочет этого ощущения,  не хочет его страха.
Почему ты не веришь мне? Я готова вывернуть себя наизнанку. Показать всё, что внутри меня.
Обер знает, что просит многого. Стоит лишь вспомнить Люка Келли из прошлого. Он нелюдим, он хмур, он "король" морга.  Ей всё равно.  Неважно, сколько нужно времени,  Марион подождет. Ей страшна мысль, что его можно отпустить.
Поверь  мне.
Эти слова чуть ли не вырвались наружу. Но он услышит и так.
- Хорошо... - а рука уже внизу, нащупав ремень, ловко расправляется с ним, -я покажу... - Марион нависла над ним, стаскивая вниз ненужные джинсы. И зачем только надевал?  - Но позже.
И где-то словно вдалеке она вновь слышит свой хрипловатый стон.