Его встречает полумрак коридора.
«Кошку что ли завести, чтобы встречала…»
Мужчина стягивает с плеч куртку, а с головы капюшон серой толстовки. В таком наряде он похож на наркомана или уличного грабителя, но тень капюшона на лице скрывала татуировку, а люди инстинктивно отводили от него глаз. Не смотри на него, говорил им здравый смысл, он может принять это за агрессию, сделай вид, что не замечаешь. И каждый встречный не замечал его, отводя взгляд. Ранковерцу только это и надо было.
Шафту пора бы было прекратить заводить себе врагов в таком количестве. Приятный мужчина, а после общения с ним недругов становилось только больше, и верный пес Ранкора уже порядком устал гоняться за ними по окрестностям штата. Он устал. Вымотался, два дня сидя в засаде, обнимая снайперскую винтовку. Кажется, простыл, тяжелая голова и красные глаза служили тому подтверждением. Тело ломило, его немного знобило, и доктор внутри, голосом Мари, как ни странно, ругал непутевого, но уже взрослого ребенка, за то, что два дня валялся на продуваемым всеми ветрами недострое. Ей-Богу, простуда, это последнее о чем думал Райдер.
Можно было подумать террористам простуда нипочем.
Мужчина оглушительно чихнул, расшнуровывая военные ботинки.
- Спасибо, дорогая, - огрызнулся Николас, проходя в комнату. Он снял оружие, кидая кобуру в кресло, и разминая плечи, - Я поел у любовницы.
Любовница – это забегаловка фастфуда на углу, в которой еду можно заказывать через терминал, не выходя из машины. В случае с Ником идеальный вариант. Завести же любовницу постоянную Райдеру в голову не приходило, и даже не потому, что он отличался верностью или его волновали там переживания Оуэна, разбитые сердца и прочей бред. У него не было на это сил. Ранкор занимал всё его время. Оставшиеся он вытирал сопли Оуэну, так и не поняв до конца, кто он для Линдерманна. Друг или любовник. Больше склонялся к варианту няньки или мамочки. Одно дело следить, чтобы ему кости не переломали, иногда, в общем, заслужено, но совсем другое дело следить, чтобы Оуэн питался.
Боже, как же это бесило, иногда Райдер думал приставить к Линдерманну настоящую сиделку. Один хрен, правда, этот засранец оглушит её и сбежит.
Это было странно. Оуэн так пекся о том, чтобы не умереть, но не выполнял самых элементарных условий для жизнедеятельности собственного организма. Его раздутый до масштабов Лондона эгоизм где-то тут давал слабину.
- А? – Ник остановился, недоверчиво косясь на Оуэна. Фраза с любовницей была воспринята, как провокация? Вот это поворот! Его принцесса Несмеяна соизволила приревновать. Ник так и замер.
Правда, сердце в груди все равно отчаянно ойкнуло, чувствуя неладное. И вот оно: Слепой. Воображаемый друг Оуэна.
Воображаемый, мать его, враг Райдера.
Он хмурится, когда шатающийся Оуэн толкает его в грудь, заставляя сесть на кровать. Хмурится, когда тот опять говорит в пустоту и в первую секунду не понимает, что фраза с кровью была для него.
- Оуэн, ты пил таблетки? – Ник вздыхает. Он хочет снять толстовку, но его продолжает знобить. И все же снимает, кидая ту в кресло. В душ бы сходить, парень оборачивается на друга: цвет лица Линдерманна сливается с простынями, - Оуэн?