Как бы ни хотел он сохранить все в тайне хотя бы до начала рабочей недели, как бы ни уверяла Кимберли брата в том, что с сотрудником клиники, проводившим анализ крови Саймона, все улажено, не удалось ничегошеньки. Впустую прошел, протянулся по нервам страшный день субботы – страшные вести с утра, разговор с сестрой, а затем семейная прогулка в парке. «Что ты грустный такой, папа?»
И, когда на руки его брал, то рвалось что-то внутри, надсадно, с воем, по живому. До того дошло, что сел на скамейку, стискивая зубы, сжав руку в кулак – чтобы за сердце не взяться, не напугать жену. А она-то, бедная, ничего ведь еще не знала.
Но на работе узнали.
Та девчонка, что делала анализ крови, видимо, местом своим крепко дорожила – куда следует, доложила. Когда вечером ему позвонил Тимоти из службы контроля сотрудников, то спросил ничего не значащим голосом, помимо служебных вопросов, мол, как там сынок, выздоровел? Ты говорил, что приболел он у тебя… А, все в порядке, да? Ну, слава богу, а то детишки дело такое, болячка в них подолгу сидеть может, ты, мол, это, пролечивай его как следует, вот, как моя жена советует…
Уже знали.
Барбридж скомкано распрощался, и отупело уставился на дверной косяк, не замечая, что в распахнутое окно кабинета врывается сырой апрельский ветер.
«Папа… у тебя кровь» - прозвучало из коридора. Саймон высунул золотистую головенку из своей комнаты, привлеченный звуками недавнего разговора, и теперь испуганно смотрел на отца, что смял в ладони телефон, по которому только что разговаривал. На полы светлого дерева падали темные капли, сочась сквозь стиснутые пальцы.
«Иди к себе», - хрипло отозвался отец, отводя глаза – невыносимо смотреть, как испуг на конопатой мордашке сменяется открытым страхом, и непониманием. «Иди!» - сорвавшись, рявкнул Барбридж, и Саймон, отступив на шажок, громко, в голос заплакал. Что же, - стряхивая осколки с ладони в мусорное ведро, подумал Алан, слыша приглушенный голос жены из детской, и надсадные, судорожные всхлипывания сына, - это должно было случиться. Эльза успокоит малыша, а ему стоит приготовиться к буре.
И была буря. И со скандалом, и с оправданиями, а после того, как жена увидела результаты, принесенные Кимберли – и с успокоительными, и со слезами. Бессонная ночь сменилась серым утром, а отчаяние становилось все глубже и безвыходней. В дверь спальни поскребся кто-то осторожный – Саймон проспал все свои обиды и невзгоды, и ничегошеньки не помнил о вчерашнем вечере. Вскарабкался на родительскую постель, похлопал золотистыми ресницами – мама-папа, а почему вы такие грустные?
Мама-папа переглянулись. Согласно всем методикам,… подготавливать детей к страшной правде следовало постепенно. И бледная, с синевой под глазами Эльза, дрогнув голосом, потянулась к торчком вставшему золотистому чубу, пригладила его. Потому что ты, малыш, у нас… не такой как все. А я знаю, радостно перебил ребенок, не связывая слова матери с ее грустью, вот ни на столечко. Я похож на солнышко, поэтому, да? – и засветился улыбкой, засиял веснушками, кинувшись отцу на шею.
На этих руках, пронзило Барбриджа, на этих ручонках скоро повиснет позорная метка-клеймо. Скоро. Вот-вот.
Нет, не только Эльза плакала.

В «Нексусе» дела шли своим чередом, но Алан уже словно вне их находился, пусть и погрузившись, как парадоксально не звучало бы, в них с головой. Он-то уже знал, что будет делать. Он даже пошучивал и улыбался, и пил кофе вместе со всеми, но недолго – отговаривался работой, и возвращался к себе в отдел. Подчищал хвосты, которых было немного, набрасывал рекомендации тому, кто придет не его место, приводил бумаги и каталоги в порядок. И постоянно ловил себя на мысли, что делает это в последний раз, и получает особое удовлетворение. Такое точно, как в присловье «перед смертью не надышишься».
Барбридж свою работу не только любил, но и уважал. Останься он в «Нексусе», вздумай качать права – это только бы оскорбило его работу, и принципы, которым он неукоснительно следовал все эти годы.
Заявление на увольнение уже лежало у него на столе, вложенное в простой белый конверт. Увольняться из такой структуры, как «Нексус», не самое простое дело, но свалившуюся на него беду Барбридж предпочел встречать с открытым забралом, наглухо заковавшись в броню хладнокровия и спокойствия. Не подпускать к себе коварный вопрос «а что дальше?..»
- Добрый день, мэм, - коротко постучав в дверь кабинета миссис Картер, Алан вошел внутрь, вежливым кивком приветствуя шефа. Белый конверт мягко лег на стол главы «Нексуса» - белый конверт, со всей карьерой, со всеми чаяниями и надеждами, позором и бесчестьем Алана Барбриджа.