Бездомный, прислонившись к стене бара, сосредоточенно тыкал палочкой от китайской лапши в кусок картонной коробки. У него были мутные, но чистые, как у младенца, голубые глаза – Люк увидел в них апрельское небо, когда бездомный запрокинул голову, и ласково послал дока нахрен. Док кивнул, и поднял раскрытые ладони: мол, прости, чел, не хотел мешать.  Бездомный вновь взялся за свою картонку – волшебник в вонючей мантии, с волшебной палочкой от волшебной китайской лапши, в треугольном луче ссутулившегося уличного фонаря.
Поздний вечер буднего дня пропах работягами, сырой озерной водой, кислым пивом, и жареными цыплятами. В «Куриной лапке», любовно прозванной завсегдатаями «Куриной жопкой», старина Руди готовил цыплят так, как даже самому Полковнику не снилось, со всем его долбаным «KFC». Келли шел домой, пропустив в «Лапке» три не самых плохих пива, и с парой бумажных, уже пошедших жирными пятнами пакетов – запах, исходящий от них, цеплял за ноздри, и заставлял прохожих оборачиваться, как если бы Люк был девицей в мини-юбке. Ухмыльнувшись про себя сравнению, он сунул бездомному волшебнику один из пакетов, который поменьше, и прибавил шагу.
Пиво сохраняло хорошее настроение – правда, еще минут пять, и алкоголь уйдет, оставив трезвый, скучно-прозрачный рассудок. Возможно, душу погреет еще с часок сознание того, что сегодня на счет Лукаса Келли упало еще шесть сотен баксов – как говорится, курочка по зернышку клюет, копеечка к копеечке тянется. Глядишь, и будет через месяцок в холодной подвальной клинике новое оборудование для исследования мягких тканей.
Именно они у Келли регенерировали быстрее всего.
Промзона пролегла по обе стороны от него, своими серыми, поросшими черным грибком меж стыков плит стенами. Он, скорее, знал о том, что там грибок и плесень, нежели их видел – все покрывали цветастые, но неизящные граффити. Келли знал толк в уличном искусстве, и мог побиться об заклад, что на юго-востоке ребята рисуют лучше. Старательней. Душу даже вкладывают, а для того, чтобы выписать в двух цветах с десяток матерных словечек, особого умения не требуется. Ну и, конечно же, лозунги типа «Мутантав на кастер!» «Мутанты педеки» и «гари в аду ты сукин сын». Последнее изречение, безадресное, и всеобъемлющее, даже слегка восхитило Келли, и он позволил себе улыбнуться, вглядываясь в сгущающийся весенний вечер. И зачем-то замедляя шаг. Промасленная бумага скрипнула под пальцами, нос уловил запах цыплят.
Он не хотел этого терять – ни вечера, пропахшего фабрикой и плесенью, ни легкости в душе, что навевал алкоголь, который неумолимая регенерация пока не вывела. Ему это напоминало молчаливых, на все пуговицы застегнутых секьюрити в фешенебельном заведении, которые подхватывают под белы рученьки подвыпившего клиента, который даже не начал еще мешать кому-то, но просто подвыпил. И Келли всегда жалел этого мирного, доброго пьянчужку, что благодушно улыбается своему стакану, и любит всех вокруг – даже охранников, что его выводят, и которым заплетающимся языком бормочет: «Кмандиры… да вы чё… да я в норме… о ‘кей, как скжете… я звсегда…»
И он учился искать отдыха, отдохновения. Он знал две тысячи и два способа ухода от проблем, отгораживания от боли и переживаний.
Беда в том, что они все оказывались одноразовыми, как презерватив.
И сейчас презервативом окажутся цыплята из «Лапки» - ароматные, теплые, жирные, они мягко лягут на выпитое на пустой желудок пиво, и ненадолго примирят Люка Келли с реальностью. А мысли об упавших на счёт деньгах станут поддерживать это чувство. Да, вот так. Курочка по зёрнышку, монетка к монетке – все начинается с мелочей. Все состоит из мелочей.
От серой стены скакнул блик фар, и Келли привычно подался в сторону, взмахнув длинной рукой – подморозило, и нога едва не соскользнула с тротуара. А мгновение спустя его оглушил визг тормозов и тупая, но острая боль в бедре. Пакет с цыплятами взлетел в ночное небо, и пропал во тьме, а Люк покатился по обледеневшему асфальту, оглушенный, едва соображающий.
Регенерация не убирала боль, а бампер неизвестного автомобилиста приложил Келли так крепко, что хотелось… вскрыть ему нутро. Скальпелем. Еще живому. Автомобилисту, разумеется, а не бамперу, - остатками сокрушенного болью разума он соображал, что шел по тротуару, а машину… машину занесло. Черт. Его занесло.

Отредактировано Luke Kelly (2014-03-15 15:54:09)

Бедро пекло так, словно старина Руди приложил к нему все свои грили-сковородки, и вздумал поджарить Келли вместо своих фирменных цыплят – бедро заживало, срасталось, затягивалось, как затягивались и длинные ссадины на лице и тыльной стороне ладони – там, где Люка проволокло по асфальту. Плоть деловито и безразлично выталкивала из себя песчинки, гравий, восстанавливалась, сухо-невозмутимая, но болела, Мадонна, как болела.
Сгорбившись, он подтянулся на руках, и услышал звук открывающейся двери машины, и женский голос. Да. Кто б сомневался… и пускай понимал, что любую тачку занесло бы на этом гололеде, но вот так въехать могла только женщина. Кто сказал «сексизм»?
Тонкие спицы лучей разрывали голову словно изнутри – фары автомобиля светили прямо в глаза, когда Люк обернулся, силясь уловить суть интонации, до него донесшейся.
- В… порядке, - боль еще гудела в теле, но ушибленное бедро восстановилось. Даже не хромая, он шагнул к машине, обеими руками оперся на капот, выдохнул. Под пальцами явственно ощущалась вмятина – след его бедра.
- Осторожней же надо быть, - выдохнул Келли, всем телом повернувшись к горе-автомобилистке, в ту же секунду подобрался. Что-то тёмное пятнало бледное лицо женщины, и он ни на мгновение не позволил себе обмануться в природе этого «темного».
- А вот вы – нет, - пробормотал он, переводя дыхание, и подсознательно радуясь тому, что может переключиться на что-то еще, кроме боли. Одной рукой нашаривая в сумке на бедре салфетки с антисептиком, он шагнул к женщине, осторожно забрасывая ее руку себе на плечо. Прислонив незадачливую автолюбительницу к машине, он вытер кровь, обильно струящуюся из рассеченного лба, и пропустил меж пальцев ручку-фонарик.
- У вас сотрясение, - коротких вспышек ему хватило для определения реакции зрачка. Он не чувствовал себя пострадавшим – когда твои переломы заживают в считанные секунды вот уже двенадцать лет как, непросто осознать, что ты несколько секунд назад был на грани гибели. А когда в помощи нуждается хорошенькая (и такая хрупкая) женщина...
То ты – вообще не ты.
- Отдышитесь, - одной рукой Люк взял ее за плечо. – Скажите, как вы себя чувствуете? – свёрнутую салфетку он продолжал держать у раны на ее лбу, и чувствовал, как навстречу пальцам сочится горячая кровь.

Отредактировано Luke Kelly (2014-03-15 17:07:21)

Он терпеть не мог задавать вопрос «как вы себя чувствуете», потому что пациенты вечно понимали его неправильно – как и сейчас. Келли нужна была информация о ее самочувствии – мол, голова кружится, и меня-сейчас-на-тебя-вырвет. Но здесь все оказалось хуже, чем он предполагал.
Короткое «неважно» лишь подтвердило его опасения. Келли придержал женщину за плечи, теперь уже обеими руками, и усадил на место водителя, благо, дверь автомобиля была открытой. Ноги незадачливой автолюбительницы остались снаружи, и скверного уличного освещения хватило  для того, чтобы Люк увидел, что эти туфли стоят столько же, сколько он сегодня внес на свой счет. Женщины в туфлях за шесть сотен долларов не разъезжают по промзоне в столь позднее время. И ничто не указывало на то, что она ездила к кому-то на свидание.
Сюда, в трущобы? На миг ему стало смешно. Но смех смехом, а первую помощь незнакомке надо оказывать.
- Послушайте, - он присел перед ней на корточки, длинными руками осторожно взял за лицо, повернул к себе. – Вам необходима медицинская помощь. «Скорую» придется ждать минут двадцать, это неблагополучный район, и ближайшая больница в десяти кварталах. Но я врач, и в двух шагах отсюда у меня есть все, чтобы помочь вам продержаться до ее приезда… - одной рукой он снова полез в сумку, другой продолжал придерживать голову женщины. Меж ее бровей опять потекла темная струйка, которую он прихватил очередной салфеткой. – Я понимаю, это звучит подозрительно, но с сотрясением мозга шутки плохи.
Тащить ее в клинику – верх безрассудства, твердила осторожность, беспомощно отодвигаясь в сторону. Не ей тягаться с долгом врача, и его профессиональной логикой. Келли изложил пострадавшей свои аргументы, но был готов также и к тому, что та откажется наотрез. Еще бы – врач он, видите ли. А вдруг врач, но маньяк – какие ж еще могут водиться в трущобах?
«Но ведь она может рассказать», - зловеще прошептала осторожность, выглядывая из-за могучего плеча врачебного долга. «Она может догадаться, что ты – мутант. А что за мутанты держат клиники в гнилых трущобах? Только оч-чень подозрительные, моя прелесть. Оч-чень подозрительные. Дождись «скорой», сдай ее им, и иди своей дорогой», - Келли очень жалел уже о словах, сорвавшихся с языка. Осторожность дело говорит. Он не имеет права так рисковать, своим делом, своей клиникой… а если незнакомка согласится? Эх, попал в переплет.

Отредактировано Luke Kelly (2014-03-16 01:26:14)

Если сейчас чего-то и не хватало, так это «скорой», - Келли надеялся, что незнакомка не ответит согласием. Но, раз взялся за гуж, то не говори, что не дюж, - забросив тонкую руку женщины себе на плечо, он подхватил ее под колени.
- Держитесь, - и со всей возможной осторожностью, встав коленом на обледеневший асфальт, пересадил пострадавшую на пассажирское сиденье, - благо, позволяли рост и длина рук. Правда,  стукнулся при этом макушкой об потолок, ну да и черт с ним. Опершись ладонью о сиденье водителя, он дотянулся до ремня безопасности, и щелкнул его замком. А ехала-то дамочка не пристегнувшись, вон, какая паутинка окровавленных трещин расползается по лобовому стеклу. И болтала при этом по телефону, - нагнувшись, он поднял с автомобильного коврика потухший мобильник. Лбом в лобовое – отличный каламбур, по его мнению. А ведь могла и вовсе вылететь, и, при ее-то птичьих габаритах, оказаться пациенткой доктора Келли уже в несколько ином качестве. Как получившая «травмы, несовместимые с жизнью».
- Вы не злоупотребите, - устало выдохнул он, садясь за руль, и подтягивая ремень безопасности на женщине так, чтобы ту качало при движении как можно меньше. – Медицинские услуги я оказываю по прейскуранту. Наличные предпочтительней, но приму и чек, - ключ повернулся в замке, автомобиль загудел и тронулся с места. Фары осветили грязный проулок, и что-то грустно хрустнуло под колесом – Келли скорее догадался, чем увидел, что это пакет с его ужином.
- Сами решите, сколько заплатить, - крутнув руль, Келли свернул к мерцающей тусклыми лампочками витрине старого бара. Ночные жители трущоб – бездомные, шлюхи за полтинник и печальные наркоманы, провожали слишком хороший для этих мест автомобиль долгими напряженными взглядами.
Келли старался ехать как можно более плавно; опустил слегка стекла – пусть свежий воздух немного взбодрит пострадавшую. Отчаянно хотелось курить. Но это позже, - вот и знакомая арка, за которой блеснуло черной тушью ночное Эри. Проехав мимо темных трапеций складских помещений, Келли притормозил у двухэтажной постройки, сложенной из серого кирпича. Тяжелый замок на решетчатых воротах обвивала ржавой змеей толстая цепь.
Люк вышел из автомобиля, отпер ворота, и медленно въехал во двор – пустой и мрачный. Реагируя на движение, над крыльцом зажглась маленькой луной одинокая галогеновая лампочка, превратив происходящее в подобие сцены из третьесортного триллера – женщина с разбитой головой, мрачного вида мужчина, поздний вечер, и ни души кругом. Чудесней, чтоб его, не придумаешь, - зажав углом рта незажженную сигарету, Келли вернулся к воротам, и запер их.
- Мы на месте, - открыл дверь автомобиля, отстегнул ремень безопасности, и помог женщине выйти из машины.

После теплого автомобильного салона, пахнущего освежителем и пылью, воздух позднего весеннего вечера был потрясающе свежим. Даже озерная сырость, ровно, неумолимо тянущаяся по ветру с северо-востока, не раздражала – напротив, вплеталась в вечер чем-то неповторимым, как резкий, но искусно подобранный аккорд в мелодии. Люк вдохнул его сквозь солоноватый фильтр незажженной сигареты, словно затянулся, и подал женщине ее телефон.
- Пожалуйста, - в мертвом свете фонаря над крыльцом она выглядела совсем скверно, невзирая на хрупкость, изящество, и дорогую одежду. Набухающая угрожающим багрянцем шишка на лбу, подсохшие кровавые потеки, расчертившие белое, словно мел, лицо, и темные синяки под глазами – разумеется, последствия удара головой. Еще она, Келли был стопроцентно уверен, крепко приложилась о руль грудной клеткой. И пускай одежда и смягчила удар, рентген необходим. И черепа, и шеи, и груди.
Он подхватил женщину под локоть, и с подчеркнуто холодной бережностью подвел ко входу. Тяжело лязгнула, отходя в сторону, толстая дверь, и в выкрашенном светлой краской предбаннике вспыхнул свет, во всей красе открывая захватанные, обшарпанные стены. Пациенты доктора Келли – те, что из категории еще живущих – не отличались ни чистоплотностью, ни манерами, а у него вечно не хватало времени на глобальную, вдумчивую уборку. Вечно кто-то заявлялся не вовремя, то заштопаться, то разжиться чем-нибудь от дурной болезни. Этот же предбанник, крохотный, полтора метра на полтора, служил и прихожей в непосредственно докторово жилище, и входом в клинику. Келли повернул ключ в замочной скважине, и распахнулась еще одна дверь, открывая лестницу, ведущую в полуподвальное помещение.
- Клиника внизу. Сеть там плохо ловит, так что оставьте, кому бы вы не дозвонились, мой стационарный номер, - он назвал цифры, сознавая, что рискует не просто отчаянно – смертельно. – И, если не затруднит, предупредите, что я отвезу вас самостоятельно. В этих трущобах дорогу ни один навигатор не распутает, - отчасти, так оно и было. А на самом деле Люку вот совершенно не было нужно, чтобы о его тайной клинике стало известно еще кому-то, кроме этой дамочки с разбитой головой. Он по опыту знал, что подобные травмы впоследствии вызывают спутанность сознания, и даже кратковременные провалы в памяти.
Может быть, она забудет.
Поразительно, всего каких-то пятнадцать минут назад он шел себе спокойно, помахивая пакетом с жареным цыпленком, и предвкушая хороший ужин. А сейчас даже не закурить без спросу, - а чертовски хотелось.

Ему нравилось, как она идет и держится, невзирая на травму, и вместе с тем доктор Келли отчетливо понимал, что подобное поведение может оказаться грозным симптомом. Получивший травму мозг и не такие трюки способен откалывать, а застопориться именно сейчас на центрах, отвечающих за поведение – вообще для него дело плевое. Так что, срочно – рентген и покой.
- Люк Келли,- не любил он зваться полным именем. Постоянно напрягался, ожидая чего-то смутного, неясного, но определенно неприятного, если кто-нибудь окликал его «Лукас!»
По лестнице он спускался почти вплотную к женщине, готовый, в случае чего, ее подхватить – и не решающийся прикоснуться. Напряжение, казалось, окутало ее колючим одеялом, словно статическим электричеством – только тронь, так и веяло от хрупкой фигурки с гордо поднятой разбитой головой, только тронь-прикоснись, пожалеешь! Даже лампы, что загорались в коридоре по мере их продвижения, чудилось, начинают мерцать, как при перепадах электричества.
Потянувшись длинной рукой вперед, толкнул перед женщиной дверь,  и окунулся в привычный запах стерильности, лекарств и чистоты, словно в прохладную воду в жаркий день. О да, здесь он наконец-то в своей тарелке – в своей приемной, под защитой бледно-зеленых стен, в свете привычных круглых ламп. Безликая и простая приемная – только инструменты, шкафчики с лекарствами, за занавесками – смотровые. Ни календаря на стене, ни даже чахлого кактуса. Даже паршивенькой вырезки из какого-нибудь «Вестника хирургии Сент-Козевдуйска» нет, не говоря уж о регалиях и сертификатах в рамках, что должны висеть на стене кабинета-приемной любого уважающего себя врача.
Люк глубоко вдохнул спокойный, ровный воздух, и слегка улыбнулся. Его потертая кожаная куртка (раритет из начала девяностых) со скрипучим вздохом повисла в недрах встроенного в стену шкафа, а поверх черного джемпера оказался белый, как совесть новорожденного, медицинский халат. Вероятно, смотрелось это излишней мерой, но Келли никогда не недооценивал силу медицинской униформы. Она как бы отделяет врача от человечества, и, прямо говоря – развязывает ему, врачу, руки.
- Я подумаю над этим, - серьезно отозвался он на слова о страховой компании, на самом деле зная, что не получит ни гроша. Разве что в частном порядке попробовать вытянуть из этой дамочки толику баксов – и, будь он немного понаглее, то стал бы давить, непременно. Но, судя по всему, его воспитали немножко не так, как следовало.
- Снимите пальто, - когда указание было выполнено, Келли усадил пострадавшую на кушетку, и взялся за весело шипящий раствор перекиси водорода. Кровь с точеного бледного лица пациентки смывалась легко, и из глубокой ссадины на лбу, почти у линии роста волос, почти перестала сочиться.
- Ваши руки, - он взял маленькие холодные ладони в свои, очень мягко, и чуть прикрыл глаза, прощупывая, прислушиваясь. Если женщина и напряглась, то только из-за его прикосновений, но не от боли. Брякнул стетоскопом, и приложил его чуть ниже худых, выпирающих ключиц.

Дышала женщина ровно – ну, может быть, чуть учащенно, но без признаков повреждения грудной клетки. Хорошо, - Келли убрал стетоскоп, и вновь взялся за ее голову.
Всякий раз, касаясь живого человека, Люк ловил себя на том, что отстраненно, тихо восхищается этим – жизнью. Токами крови, легким биением пульса, теплом, даже запахом, - он чуть прижмурился, вдыхая сквозь кровь запах волос женщины, склоняясь над ее головой, заканчивая обрабатывать ссадину. Выглядела она чертовски плохо, разойдясь багровым кровоподтёком на половину лба, и уж точно, болела зверски.
Отстранившись, Келли скрипнул дверцей шкафчика, в его руке оказался аптечный пузырек темного стекла, без надписей и этикеток. Сняв пробку, он смочил в густой жидкости, оказавшейся бежевого цвета, небольшой ватный тампон, и обработал им ссадину поверх антисептика.
- Если спустя десять минут ранка не схватится, то придется зашивать. Но, думаю, все обойдется, - он бережно повернул голову женщины влево. – Вам не больно смотреть на свет? Тошноты, головокружения нет?
Состав из пузырька без подписи ложился ровным слоем, быстро застывая матовой пленкой. Попутно, касаясь лица пострадавшей с максимальной осторожностью, Келли смазал ее синяки мазью от гематом, которая появилась из все того же шкафчика, и уже была подписана.
- Я в порядке, – лаконично отозвался он, мимоходом покосившись на собственную штанину. Там, где его протащило по инерции по асфальту, потертые черные джинсы стали еще более потертыми, и немного потемнели от успевшей появиться крови, но в целом, это был весь урон, полученный им в результате аварии. Старушка-кожаная куртка и не в таких передрягах бывала. Вздохнув, Келли приподнял рукав джемпера, демонстрируя браслет.
- У меня сверхсильная регенерация, и с этим, в свете произошедшего, повезло нам обоим. Окажись на моем месте не-мутант, ситуация могла бы стать критической. Открытый перелом бедра, разрыв бедренной артерии. Учитывая ваше состояние, вы не успели бы оказать никакой первой помощи, пострадавший истек бы кровью, - он говорил об этом так ровно, словно читал колонку о погоде в ежедневной газете.
- Так что все к лучшему, - кажется, скупая тень улыбки скользнула по его глазам. Действительно, все в порядке. Келли взял женщину за запястья, и помог подняться.
- Необходимо сделать снимок черепа, - он кивнул в сторону неприметной двери в стене, за которой находился рентгеновский кабинет.

Отредактировано Luke Kelly (2014-03-20 13:20:24)

- Обычно я не успеваю понять, - хрипло отозвался Келли, частью сознания понимая, что не успел сейчас отдернуть руку, и большой палец женщины – такой трогательно маленький, вопреки своему названию – сейчас касается его браслета. Это было неправильно. Это он, доктор, под защитой белого халата, может касаться людей. А они не должны его касаться. Это не по правилам. Это…
Пугает, - он прикусил краешек губы, и высвободил руку.
- Удачное совпадение, не более того, - сдержанно произнес Люк, заставив себя посмотреть женщине в глаза.
А может быть, это он так через себя перешагивает. Может быть, вся эта возня с клиникой, все эти переживания, страхи, суета – это в пику любимому делу, это в пику патологической анатомии, вопреки холодному запаху секционного зала? Может быть, он уже немножко свихнулся среди своих восхитительно молчаливых, спокойных пациентов – воплощения умиротворения, тишины, совершенства финала. Смерть прекрасна, говорил он себе, и знал это, и верил себе. А за его спиной бушевала недобрая, яркая, шумная жизнь, от которой так хотелось уйти в прохладный полумрак и металлический запах мертвецкой. И не оборачиваться. Нет-нет-нет.
И эту жалкую, нелепую недо-клинику он открыл из трусости, из боязни свихнуться – окончательно влюбиться в Смерть, чья мелодия тишины завораживала его, подобно пению сирен. Что-то глубоко внутри него робко протестовало, хотело тепла. Хотело прикосновений – и не бояться их. Не отдергивать руки.
Балансируя на грани нервного спокойствия и тихой паники, он молча выслушал женщину, и взглянул на измятый картонный прямоугольник. Понятно, почему она не испугалась – в Колизее к мутантам не привыкать, - и теплая капля облегчения добавилась на чашу весов спокойствия. Келли перевел дыхание, и чуть качнул головой.
- Лучше выпишите чек, мисс Шеффилд, - ощущение маленьких пальцев еще не исчезло из его ладоней, и он точно знал, что не почувствовал кольца. – Не хотелось бы обеспокоить вас, - и напоминать о долге. Словно делаться просителем, - Люк Келли и без того хорошо знает свое место на этом празднике жизни. – И, все-таки, снимок необходим, - мягко добавил  он, провожая женщину к рентгенкабинету. – Во-первых, так я скажу вам точно, грозит ли в ближайшие часы вам смерть от отека мозга. Во-вторых, именно этот снимок вы впоследствии предъявите своему лечащему врачу. И в-третьих, вам необходим покой. Не менее часа. По истечению этого времени я отвезу вас туда, куда скажете.
«И работа с живым человеком именно сегодня вечером меня более чем устраивает», - здесь была еще одна дверь, за которой его поджидал, в звенящем холоде мертвецкой, труп.  Интересно, а если бы мисс Шеффилд не ту дверь толкнула, и увидела бы его планируемое занятие на сегодняшний вечер, как Келли объяснил бы ей все то? «Я патологоанатом, и беру работу на дом»?
- Выньте серьги, снимите металлические заколки, если есть, и встаньте напротив экрана, - голос Келли из-за загородки звучал глуховато. – Это быстро.
Загудела установка,  и вскоре снимок улегся в ванночку с проявителем. Келли сощурился, разглядывая уже готовый снимок на просвет, и с ним в руках вышел в смотровую, к пациентке.
- Никаких повреждений. Небольшой отек, но все пройдет очень быстро, - закрепив еще влажный снимок зажимом на стойке, Люк опять взялся за мазь из ненадписанной баночки. Виктория вряд ли бы заметила, но края ссадины у нее на лбу уже начинали стягиваться, и пленка поверх нее становилась ни чем иным, как новым эпителием.
Ну, и лучше ей, конечно, не знать, из чего эта мазь сделана, - Келли бессознательно поскреб ладони, с которых была некогда им собственноручно вырезана часть мягких тканей. Для исследования, и создания вытяжки, ускоряющей регенерацию.
- Я оставлю ссадину открытой, в повязке нет нужды, - антисептический состав справится с микробами, а мазь лучше всего работает на воздухе.

«Верите, или нет, мисс Шеффилд, но лично я вовсе не заинтересован в дальнейших контактах с вами. Чересчур уж вы публичное лицо», а самозванный доктор – ведь согласно принятому касательно Лукаса Келли решению суда он имеет право на ограниченную медицинскую деятельность сугубо в рамках патологической анатомии. Иными словами – место ему рядовым при мертвецкой. И женщины в туфлях за шестьсот баксов ему абсолютно не ровня.
Он достаточно рискнул, приведя эту женщину в свою клинику. Так что…
- Не стоит, - измятый прямоугольник визитки лег на край стола. – Может быть, у меня сегодня хороший день. И я оказываю медицинские услуги бесплатно. Капитализм с гуманным лицом, знаете ли, - кажется, улыбка не получилась. Угол рта еще не опустился, а ручка уже черкала что-то синим на белой наклейке внизу снимка.
- Я напишу адрес больницы Святого Марка. При ней я работаю. Если удивятся, что снимок сделал патологоанатом, то сошлитесь на неотложные обстоятельства. У Святого Марка нередки напряги с персоналом, - Келли говорил, заворачивая снимки в бумагу.
- Если скажете, что снимок вам сделали не пойми где, а не в больнице, - чуть было не сказал «легальной больнице»,  - то опять отправят на рентгенографию. Лишняя трата времени. И лишнее облучение. Если понадобится, подлинность снимков всегда заверят, - да, ребята из Марка зверят. Едва ли не нотариально – там были люди, которые ценили в Келли, в первую очередь, его профессионализм патологоанатома.
- В общем, мы закончили, - белый халат оказался на крючке, рентегновская установка – задвинута за ширму. – Сейчас настоятельно рекомендую вам часок покоя, - и, кажется, чай. Черт, он ненавидел чай.
- Примите обезболивающее, - Келли протянул Виктории пару таблеток в пластиковом стаканчике, подал бутылку с водой, и взглянул на часы.  Двадцать один пятьдесят.
- Настоятельно советую вам ближайший час не двигаться слишком много, мисс Шеффилд, - ему было легко облекать себя в гладкую броню ровных, холодно-отстраненных фраз ему это подходило. – И предложу вам подняться наверх, в жилые помещения. Здесь прохладно, - вздохнул, и с сожалением. Он предпочел бы оставить пациентку здесь. Не все равно ли, где на кушетке дремать? Но капризный апрель выстудил полуподвал.

- Он в кармане вашего пальто, - длинных рук доктора, раскинувшихся в замысловатом жесте, как раз хватило на две вещи – он подхватил упомянутое выше пальто с пола, и другой рукой помог подняться Виктории. В последнем галантности не было – голова после долгого сидения может закружиться и без травмы черепа, знаете ли.
- Наверху вы сможете привести себя в порядок. И там теплее, - перекинув пальто женщины через локоть, он ухватил со столика тот пузырек с мазью-вытяжкой. На всякий случай.  Рентгеновская установка тихо заворчала, выключаясь, когда на выходе он коснулся общего рубильника. Теперь только тусклый коридорный свет освещал двоих людей.
Лестница  была долгой. И чертовски холодной – воздух словно сам стал тяжелым и ступенчатым, обрывками просачиваясь в легкие с каждым вздохом. Холодно, Создатель, как же холодно кругом, и как же печет, как же обжигает этот прижатый к его руке обнаженный локоть. Живое.
Это страшно.
Они оказались в том самом крохотном грязном вестибюле. Скрипнул ключ, дверь отворилась, и знакомый теплый воздух его берлоги – запах книг, старой мебели, кофе, камина, и неистребимый горько-терпкий запах табака, сколько ни проветривай. Вроде бы светлые, но из-за обилия шкафов темного дерева, комнаты казались меньше, чем были на самом деле. Но камин здесь был настоящим – здание старое, лохматых годов постройки, едва ли не конца позапрошлого века.  На каминной полке стопками громоздились медицинские журналы, почти полностью скрывая застекленную рамку с единственной в комнате фотографией.
К двум смежным помещениям примыкала кухня, и вела наверх очередная лестница. Вряд ли Келли будет суждено сегодня по ней подняться – уж точно не до сна, после всего случившегося. А регенерация обновит уставшие клетки вместо необходимого процесса – ей не в первый раз.
- Там ванная, - он кивнул в сторону двери. – Когда станете умываться, постарайтесь мазь с ссадины не смыть. Необходимое найдете там же, - не зная, куда деть пальто Виктории, он положил его на спинку дивана. – Пока что могу предложить вам кофе. С учётом необходимости некоторой стимуляции для вашего организма – по-ирландски.

Отредактировано Luke Kelly (2014-04-02 01:11:42)

У регенерации Люка был один существенный недостаток – эффекты любых стимуляторов она сводила на нет, сглаживала, и именно поэтому его сигареты и кофе оставались не более чем привычкой. Памятью о жизни, расколотой надвое ударом бензовоза.
Но, по правде сказать, его умение варить кофе эта привычка лишь отточила.
Он не доверял кофеваркам, предпочитая пользоваться старинной, как Декларация Независимости, туркой. Только весьма внимательный человек мог догадаться, что это нечто потемневшего металла изготовлено из серебра. Впрочем, турка служила верно, и кофе в ней получался отличный.
Руки отстраненно колдовали над плитой, едва не касаясь голубоватых язычков газа – болевой порог Келли давным-давно поднялся, и он уже не замечал столь легких ожогов, а голова пародоксальным образом оказалась пустой, и одновременно набитой мыслями.
Он паниковал и смущался, как застенчивый старшеклассник (каковым он в школе и был, собственно), дома у которого случайным образом оказалась девочка. Причем не какой-то там объект мечтаний, а вообще – существо женского пола, ровесница. И хорошенькая – Келли успел оценить все, что следовало. Но что-то в ее присутствии заставляло Люка напрягаться, да так, что едва мог соображать.
И никакого сексуального подтекста – вот те на. В чем же тогда дело?
«Арена». Подбитая птичка оказалась столь высокого полета, что ему становится не по себе. А еще она чертовски хорошенькая, а он – слишком одинокий, слегка свихнувшийся врач-мутант.
Бешеный расклад, - в его кофе по-ирландски кофе было на донышке, и металлический вкус виски осел во рту, смешавшись с кофейной горечью. Не колеблясь, Келли взялся за приготовление новой порции, и вздрогнул, услышав легкие шаги за спиной, и голос.
- Без проблем, - отозвался он, не оборачиваясь – кофе требовал пристального внимания. – Как вы себя чувствуете? – коричневая пенка резким, капризным рывком вспухла над туркой, и Келли ловко перелил кофе в чашку. – Ваш кофе, - и поставил ее перед Викторией. Боковым зрением углядел не убранную бутылку виски, но раскаяния не почувствовал – ночной алкоголизм прекрасно дополнял его образ странного доктора.
Да если б был он, алкоголизм… если б Келли хоть что-то, хоть ненадолго, забирало…
- Вам удалось дозвониться? – турка снова оказалась на плите.

Нашлась и вода – открылась дверца холодильника, чуть осветив сумрачную, с тусклым плафоном под потолком, кухню, и стукнул донышком об стол стакан. Пузырьки неторопливо пошли вверх,  тихо зашипели, а Келли отвернулся обратно к плите, избегая смотреть на женщину. Возможно, для того, чтобы не смущать ее разглядыванием – в самом деле, не каждый день такую роскошную ссадину увидишь, как и синяки на лбу. Через пару дней они сползут под глаза; Люк слегка посочувствовал, про себя, своей пациентке.
Только вот ссадина подсыхала, и понемногу затягивалась, это он видел даже в плохом освещении кухни. Ладно, здесь мисс (кольца же нет, вроде бы?) Шеффилд помогут другие медики. Еще не хватало дать ей с собой, по доброте душевной, ту мазь-вытяжку.
- Пожалуйста, - хрипловато сказал доктор, указав на стакан с минералкой, но убирать кофе Виктории на всякий случай не стал. А в кофе собственный, что уже дошел до нужной кондиции, перелил в старую заслуженную кружку с эмблемой университета Тафтса. Стукнуло стекло о фаянс – долил виски, и сильнее сжал ручку кружки, услышав из исключительно прекрасных уст столь нелицеприятный отзыв о каком-то там Родерике.
Ханжой Келли не был, и мог, в случае чего, выругаться замысловато, в лучших ирландских традициях, но вот женскую ругань не любил. Особенно, когда бранятся такие вот хрупкие, и нежные с виду. Даром, что она раздражена… но, видимо, этот Родерик ее крепко достал. Кто оно, «доверенное лицо»? Любовник, родственник?
А, don’t care.
- Лукас Джеральд Келли, - и не добавишь же это обычное «зовите меня Люк». Не сможет он. И редко когда мог – редко когда умел сблизиться. Сознательно сократить дистанцию.
Скверный из него американец, все-таки.  Старомоден, застенчив. Нет, положительно, с мертвыми лучше.
И повисает эта тишина, угрюмо-застенчивая с его стороны, и раздраженно-обеспокоенная – со стороны Виктории. Что сейчас? Ждать звонка от «доверенного лица», или ожидать ответную любезность в виде полностью названного имени?
И как-то само вырвалось:
- В прошлом – кандидат наук, доктор судебной медицины, эксперт-криминалист, - и взял поудобней кружку, так, что обшлаг рукава слегка съехал с запястья, открывая браслет. – Сейчас – сами понимаете.

- На обочину, - кивнул Келли, делая большой глоток кофе, большая часть которого уже сменилась на виски. Алкоголь не брал, и становилось грустно  он пообщался бы сейчас с этим добродушным пьяницей, которого… да, вновь выволакивает под белы рученьки строгий секьюрити-регенерация. Но, пожалуй, лишь после того, как эта леди с разбитым лицом покинет его обитель. Каким же это станет облегчением для него, право  так же, как отсутствие и тени сочувствия в ее голосе.
Вроде бы отрекомендовался, не жалуясь  ан нет, сейчас самому кажется, что поплакался на свою горькую участь доктора медицины, лишившегося всего на свете. Да нет, скорее это эдакий проблеск из прошлого, когда доктор Келли еще задумывался о том, как произвести впечатление на симпатичную ему женщину.  В данном случае, следует признать, безуспешно. И почти позорно.
Телефон Виктории взорвался звонком и разразился отборной бранью, и, надо признаться, Келли понравилась реакция женщины - он кивнул, доставая «лаки страйк» и наконец-то закурил, считая про себя до десяти. Нет, до пятнадцати.
Тринадцать, четырнадцать… и длинный палец коснулся клавиши «отбой».
- Не люблю ругань на кухне, - пояснил Келли, попутно набирая с телефона адрес своей клиники. - Если за вами таки не приедут, вызовем такси. Прошу прощения, но меня эта ночная свистопляска тоже немного утомила.

Отредактировано Luke Kelly (2014-04-28 05:08:04)

Открытая пачка «лаки страйка» лежала на столе. Келли не озаботился тем, чтобы уточнить, что это самый крепкий вариант данных сигарет - еще чего не хватало. Мисс Виктория точно не производила впечатление женщины, нуждающейся в таких уточнениях. Хочет курить - пускай курит. Доктор Келли хоть и доктор, но все же не Минздрав, в самом деле.
По правде сказать, его задевала ее небрежная надменность, и задевала сильнее, чем Келли этого хотелось. Отчасти из-за того, что он успел к ней проникнуться чувствами, совершенно естественными для врача, но абсолютно неприемлемыми. Впрочем, так всегда случалось - был добр и любезен с пациентами, и жадно радовался про себя, когда получал в ответ тоже что-то хорошее. Благодарность, признательный взгляд... а здесь его услуги снисходительно принимали. Дьявол, это нехило коробило.
Затянувшись посильнее, Люк качнул головой, спрятав усмешку - у мисс Шеффилд денег явно куры не клюют. Ей ли обращать внимание на гроши, которые таксист себе накрутит? Но нет, тут дело принципа. Все должны знать свое место. И таксистское быдло - в том числе.
И доктор из захолустной клиники - тоже.
Он раздавил сигарету в пепельнице, допил остывший кофе.
- Отвезу вас в больницу Святого Марка. Собирайтесь.