- Да ты издеваешься! – возмутился Дэйв, плюхнувшись в кресло и подняв глаза к потолку, что, по его мнению, должно было выразить всю степень охвативших его негодования и обиды. - Мой рабочий день, между прочим, официально закончен. Я в профсоюз буду жаловаться.
- Моран! – на высоком лбу новостного редактора появились три глубокие горизонтальные морщины. – Не забывайся.
- Пит, нет, ну какого чёрта, а? Я тебе интервью сдал? Сдал. Всё. Я чист. Я право на отдых имею. У нас тут не колониальная Америка, а я не раб. Масса Пит позволит Дэвиду отдохнуть?
- Моран!
Дэвид обиженно насупился. Нет, работу свою он любил и, наверняка, в любое другое время он не отказал бы старому приятелю, которого знал ещё с университета, но на сегодняшний день у него были совсем другие планы, в которые уж никак не входила сверхурочная работа. То, что в них входило в основной массе своей ждало его сейчас на первом этаже в фойе и называлось Эйрин Куинн. Дэйв на секунду отвлекся, вспоминая последнюю встречу с племянницей: банк, грабители, крики, вопли, замена телами, твидовый клетчатый костюм… Воспоминания не из приятных. Он и спустя почти две недели не мог спокойно смотреть на розовый цвет и мелких шавок, но хуже было то, что все эти дни он не виделся с Эйрин. И ему и ей хватило ума не делиться своими приключениями с родней: Дэвиду не хотелось снова стать козлом отпущения, Рин, как он полагал, совсем не улыбалось выслушивать родительские нотации, но сестра Дэйва не была бы его сестрой, если бы что-то не заподозрила и со свойственным всем Моранам упрямством она с удвоенным пылом бросила все свои силы на то, чтобы оградить свою непутёвую дочь от встреч с её не менее непутёвым дядей. Надо признать, вышло у неё это превосходно, вот только она не смогла учесть одного – приезда в город «Рurple coyotes». Концерт одной из любимых групп, да ещё и в клубе твоего приятеля – ну как не сводить туда дорогую племянницу? И Дэйв, оседлав свой скутер, чувствуя себя  прожжённым рейнджером, подкатил к школе Эйрин, чтобы выкрасть девушку из лап общественного образования  с целью её дальнейшего музыкального воспитания. Вот только по пути нужно было ещё заехать в редакцию и сдать готовый материал. Пятиминутное дело. Раз – и готово.
Как бы не так.
- Ну пойми ты: не могу я! Меня Рин ждёт внизу. Слышал, «Койоты» приехали? Концерт сегодня. Я её до концерта в  гримёрку провести обещал. Ну пошли ты туда кого другого.
Питер нахмурился. Он, как и все приятели Дэвида, хорошо знал его племянницу, впрочем, самого Дэйва он знал не хуже.
- Другого? На Арену?
- Куда? - дёрнулся Моран, сразу же забыв о так старательно напускаемом на себе виде несчастно, изнурённого работой человека. - Шутишь?
- Нифига.  - Питер ухмыльнулся, понимая, что рыбка попалась на крючок. Ещё бы, оказаться в едва ли не самом таинственном месте в городе, а, возможно, и в целой стране - о таком большинству журналистов приходилось только мечтать. Мужчина бросил на стол пару скрепленных листов с текстом. - Примерный список вопросов, плюс право на фотосъёмку. Ну, как? Всё ещё думаешь, мне стоит отправить кого-то другого?  Знаешь, если ты так настаиваешь...
Дэвид хмуро глянул на листки и, не выдержав, взял их в руки.
- Кто настаивает? - буркнул он, пробегая глазами по тексту. - Никто не настаивает. И, что, правда разрешат фотографировать?

Моран быстро, едва ли не перепрыгивая через ступеньки, спустился по лестнице, ведущей на первый этаж просторного фойе. Он огляделся, разыскивая Рин и, заметив племянницу, пошел к ней, невольно замедлив шаг.
Если бы не Арена, я бы ни за что! Вот ей-Богу!
- Рин, прости, планы изменились. Мне работу срочную подкинули. Я пытался избавиться, но… –Дэйв сокрушенно вздохнул, стараясь выглядеть как можно более огорчённым. – Короче, мне на Арену надо. Ты не волнуйся, иди одна. Скажешь, что от меня - пропустят. Хочешь, подвезу?

О том, что он, упомянув об Арене, совершил непростительную стратегическую ошибку, Дэйв понял слишком поздно. Ни горящий взгляд Эйрин, ни её радостные вопли не оставляли даже маленького шанса на то, что их обладательница утихомирится и согласится отправиться если не домой, то, хотя бы, в противоположную от своего дяди сторону.
Чёрт, надо было  сказать, что поеду в балетную школу. – запоздало подумал Моран, хорошо знавший о непростых отношениях Рин и балета. Он бросил быстрый взгляд на стоявшую неподалёку Роуз, словно прося совета, но та быстро отвернулась, ясно дав понять, что всё происходящее касается её чуть больше, чем никак, чему она весьма рада.
- Эм... - нерешительно протянул Дэйв, пытаясь сообразить, как бы это получше донести до племянницы тот обидный для неё факт, что на этот раз она с ним точно не поедет. Миссия представлялось невыполнимой: Эйрин, со свойственной всему её семейству упрямством, с малых лет отвергала существование такого понятия как «нельзя», в чём весьма преуспела и, насколько мог судить Моран, менять своих убеждений не собиралась. – Да тут даже не во мне дело. Пропуск конкретно на меня выписан. Кто ж её пропустит? Стоп! То-то и оно!
- Ладно, едем, только учти – вести себя хорошо, под ногами не вертеться, работать – не мешать! – Дэйв схватил племянницу за руку и потянул девушку к выходу.
А что? Довезти – довезу, а там - прости-прощай, не моя вина, что тебя внутрь не пустили. И волки сыты и овцы целы, и я хороший.

И без того небольшой оранжевый скутер казался ещё меньше в окружении огромных и мощных дорогих машин, заполнявших просторную служебную стоянку Арены. Впрочем, несоответствие размеров своего транспортного средства размерам остальных представителей мирового автопрома мало смущало его владельца. Дорогущие, поблескивающее хромом мастодонты на колесах – это, конечно, всё хорошо, но только до первой пробки, а Моран, всегда отличавшийся повышенной реактивностью и желанием успеть везде и сразу, пробки ненавидел, потому и выбрал скутер – с таким малышом, если что, и в узкий переулок завернуть можно и по тротуару промчаться. Конечно, не очень законно, зато быстро.
Дэйв снял оранжевый, в цвет скутера, шлем, подождал, пока встанет Рин, достал из маленького багажника запрятанную в чехол фотокамеру – ещё одну его гордость и радость, и окинул взглядом возвышающееся рядом здание. Даже отсюда, со стороны служебной стоянки, повернутая той стороной, которая не была предназначена для зевак и посетителей, Арена впечатляла. Огромная, притягивающее, словно магнит железную стружку, внимание любого, она не могла оставить равнодушным даже тех, кто уже, казалось бы, должен был к ней привыкнуть. От одной только мысли, что вот сейчас он окажется в святая святых, там, куда простым смертным вход заказан, у Дэйва радостно ёкнуло сердце. Ещё бы, попасть внутрь Арены, заглянуть за ту ширму секретности, которой она была окутана, не работа – мечта.
Моран быстро зашагал к непропорционально маленькой, по сравнению с размерами самой Арены, двери служебного входа, на ходу доставая бумаги. Из-за двери выскочил здоровенный амбал-охранник. Он молча изучил пропуск, покосился на браслет Дэйва, хмыкнул, посторонился, давая возможность пройти и ожидаемо добавил:
– А девчонке нельзя. Пропуск на одного.
Дэвид обернулся и сочувствующее посмотрел на племянницу.
- Давай домой. Я тебе потом позвоню.

Восседая позади дяди на оранжевом скутере, Эйрин пребывала в прекрасном расположении духа и ощущала себя настоящей женщиной байкера, несущегося на хромированном харлее разбираться с конкурирующей бандой. В кобуре на левом боку у него конечно хранится большой черный ствол, а на правом бедре длинный острый нож. Образ байкера Дэйва был суров, брутален, бородат и невероятно сексуален, не смотря на яроко-оранжевый пластик шлема, в который постоянно упирался взгляд размечтавшейся племянницы.
Это была победа. Не пришлось ни конючить, ни ныть, ни причитать, ни шантажировать и даже не пришлось прибегать к самому страшному и разрушительному психологическому оружию, действующему сродни атомной бомбе – оглушительному возмущенному крику, за счет которого еще совсем маленькая Эйрин научилась получать все, чего ей хотелось. Нет, ко всему вышеперечисленному прибегать не пришлось, дядя просто взял и согласился, поставив свою племянницу, заготовившую так много веских аргументов, в тупик. Первую минуту она еще мерила дядю недоверчивым удивленным взглядом из под нахмуренных бровей, но вскоре это недоверие выветрилось, сменившись удовлетворением от такой мгновенной капитуляции,  ликованием и предвкушением предстоящего приключения.
Подумать только, таких удачных дней ей еще не выпадало. Попасть на Арену, чье название вызывало дрожь отвращения у всей многочисленной семейки моранокуиннов, а у самой девушки восхищение и немного зависть, попасть не просто в сам развлекательный комплекс, в котором она еще ни разу в жизни не была, но пройти в ту его часть, куда не суют носа простые смертные… Эйрин чувствовала себя маленьким хомячком, глотнувшим гелия и превратившимся в машущий лапками мохнатый шарик. А потом еще и концерт Койотов, на который они обязательно успеют, пусть не к началу, черт с ним. А в гримерку можно пройти и после концерта, когда музыканты будут уставшими, а значит, будут представлять более легкую добычу.
Но все эти радужные планы суждено было разрушить короткой фразе охранника у служебного входа. Девушка смерила взглядом сначала его, потом обернулась к дяде, капитулировавшем перед этим нахальным амбалом так же, как еще полчаса назад перед ней самой, и образ брутального бесстрашного байкера мгновенно развалился, оставляя после себя только подлого вероломного предателя.
Черта с два, Дэйв! Ох я тебе это так просто не забуду…
Эйрин решительно вырвала документ из рук охранника и затрясла ими перед его лицом
- Какая я тебе, на хрен, девчонка?! Ты что, вообще газет не читаешь, телек не смотришь?! Я молодой талантливый журналист! Да меня «Нью-Йорк Таймс» уже полгода к себе переманивают! Это я, мать твою, Дэвид Моран! Что вылупился, родители очень хотели сына. А этот, - девушка ткнула большим пальцем за плечо, указывая на дядю, - этот просто меня подвез. Здесь подождет.
Эйрин быстро оглянулась, показав Дэйву язык, а потом рванула к двери мимо опешившего охранника.

Дэвид сидел в углу будки охранника, возле самой двери, всем своим видом демонстрируя готовность, если надо, костьми лечь у порога, но не дать выйти наружу своей взбалмошной племяннице. Благо, повышенная костлявость у склонного от природы к худобе Морана в наличии имелась, как и имелась в наличии злость на Рин.
- Нет, это ни в какие рамки! - буркнул он раздражённо и вперил в девушку угрюмый взгляд, тщетно пытаясь отыскать на сияющей радостью мордахе племянницы хоть какие-то следы раскаяния и сожаления - Всему есть предел, Эйрин! Ты, хотя бы, понимаешь, на какие неприятности нарваться могла? И ты, и я, и родители, и школа. Ты, между прочим, ещё на занятиях должна быть! А я? А если бы меня из-за тебя в шею погнали? Если бы интервью сорвалось? Я мог такой шанс упустить! Ты хотя бы об этом подумала? Пора уже иногда голову включать! Да чтобы я хоть ещё раз тебя куда-то взял! Да чтобы я хоть ещё раз тебя с занятий умыкнул! Всё. Хватит!
Дэвид обиженно насупился, толком не понимая из-за чего конкретно ему больше всего обидно: то ли из-за равнодушия Эйрин, думающей только о собственном развлечении, то ли от того, что его, казавшийся таким блистательным план по устранению племянницы, потерпел столь сокрушительное фиаско. Да и перспектива работать то и дело отвлекаясь на не в меру ретивую племянницу, которая, естественно, обязательно отправится искать себе приключений на пятую точку (а на Арене она их гарантированно отыщет), тоже совсем не радовала: Дэвид, каким бы он не казался на первый взгляд безответственным олухом, к своей работе журналиста всегда относился серьёзно.
Блин, надо было оставить её в редакции. Сам виноват.
В будку зашел один из охранников и гневный взгляд Морана переметнулся на амбала.
Тоже мне, охрана. Не смогли девчонку на место поставить и это хвалёная служба безопасности Арены! Отправили бы домой и дело с концом. Сидят, нянчатся, пропуск делают, время тратят, а я ведь мог уже работать!
- Имя, фамилия? - прогудел басом охранник, уткнувшись в монитор принесённого с собой портативного компьютера.
- Эйрин Эбигейл Куинн,  - отчеканил Дэйв, даже не дав племяннице открыть рта.
- Дата рождения?
- Седьмого ноября две тысячи второго.
- Полных лет?
- А тут смотря по чём судить. Она у нас умна не по годам: самой семнадцать, ума на пять.
Амбал, хмыкнув, покосился на девушку и снова уткнулся в монитор.
- Родители?
- Несчастные, неизвестно за что так жестоко наказанные люди! Дядя тоже. Больше всех. Прошу внести отдельным пунктом.
- Я про данные.
- А, это... - Дэйв поморщился. - Сама расскажет.

Келли сознавал, что раздражает Джексона. Ишь ты, явилось – не запылилось пугало долговязое, еще и в резких интонациях вопрошать о сиятельной звезде осмеливается. Сиди, жди, - так и читалось в позе распорядителя, или кем он там являлся. До тебя снизошли, пригласили лично, так что заткнись и благоговей, чучело.
Поудобней подперев спиной стену, Келли ненадолго задумался о парне с местечковым говорком южанина (Техас? Нет, скорее Алабама или Джорджия), который, как заправский флюгер на ветру, переходит от показного радушия к процеживанию слов сквозь зубы.
Насчет пугала Келли был совершенно согласен, и, если бы его спросили, мог прокомментировать себя куда похлеще. Высокой самооценкой он никогда не отличался, а вот чувством собственного  пусть небольшого, пусть изрядно потрепанного, но все-таки достоинства – да. И за последние годы об Лукаса столь часто вытирали ноги, что он научился разбираться как в сортах этого дерьма, так и в сортах дерьмецов. По меркам Келли, Джексон и раздумий не стоил - «дерьмец мелкий, типично-заносчивый».
Чертовски хотелось курить, а на стене, как назло, маячила наклейка с перечеркнутой сигаретой. Мрачно усмехнувшись про себя на уточнение «не более двадцати пяти минут» (не двадцати минут, не получаса), чертыхнувшись по поводу очередной задержки, Келли выпрямился, отлипая от стены. По нему, так обе новости оказались неважнецкими.
Одно порадовало: они вышли во внутренний двор Арены, где Люк наконец-то вытряхнул из мятой пачки последнюю сигарету. Прикрыл глаза, прикуривая, вдохнул жгучий, солёный дым, сглотнул короткое головокружение, и зашагал за Джексоном, что деловитым колобком катился впереди. «Лаки Страйк» дымил густо, как выхлопная труба – крепкий, пропитанный самыми черными и ядовитыми смолами, что были сейчас для Келли не вреднее дистиллированной воды. Курил по привычке, а что «Страйк» - так то в память о Стэне Максвелле. И том дне сырого снега, скользкой дороги, и летящей навстречу металлической громадины бензовоза.
Он выпустил струю дыма изо рта, и чудом не врезался в обширную даму средних лет, облаченную в униформу техперсонала. Извинился, обходя ее по дуге, и в пару шагов нагнал Джексона. Сигарета почти дотлела, а у противоположной стены  двора, близ входа, маячил белый столбик урны. Бросать окурок на асфальт Келли бы не рискнул – он запомнил взгляд, которым проводила его едва не сбитая им уборщица. Тут и регенерация никакая не спасет, осыплешься кучкой пепла, не успев рта раскрыть. А урна приближалась, и это тоже было хорошо, - докуривая, и прибавляя шагу, Келли мимоходом посматривал по сторонам — на тренировочные площадки, на огороженные канатами квадраты рингов. Мелькали красные лампочки камер наблюдения, сосредоточенные охранники темными фигурами маячили у стен, - и на какое-то мгновение внутренний двор потрясающего в своем великолепии комплекса Арены напомнил Келли внутренний двор какой-нибудь тюрьмы.
Шлепки мерно стучащего о покрытие площадки баскетбольного мяча. Охрана. Звуки ударов. Жаждущая зрелища толпа – тот же самый техперсонал, и их роба лишь усиливает сходство с заключенными. Сгустившийся, наэлектризованный воздух над спаррингующимися, готовыми пустить друг другу кровь – желающими, жаждущими крови.
Сморгнул – наваждение исчезло. Комплекс арены был радостным, праздничным, несмотря на охрану и камеры. И на очерченных канатами рингах люди лишь спарринговались. Тренировались. И не собирались убивать друг друга. Не здесь. Не сейчас.
- Помогите! Помогите, пожалуйста! Врача!
Крик ударом хлыста разрезал ласковый весенний воздух, и день вздрогнул, осыпаясь разноцветными осколками. У дальней стены, близ белого столбика урны, на зеленом покрытии баскетбольной площадки корчился, хватаясь за горло, худосочный парнишка – если не знать, что гладиаторы только совершеннолетние бывают, то с виду ну никак не дашь больше семнадцати лет.
Он не успел подумать о том, что здесь, на Арене, своих врачей пруд пруди, и в услугах полунищего докторишки со стороны точно никто не нуждается – а руки уже рванули через голову сумку. На изжелта-белом лице мальчишки синели губы, судорожно хватающие воздух, ставший неуловимым, почти исчезнувший. Щелкнул шприц, апрельское солнце веселой искоркой зажглось на кончике иглы.
- Придержите его! - хрипло рявкнул Келли, безошибочно вгоняя адреналин в вену на окаменевшей руке. Звавшая на помощь девчонка кинулась на колени, прижимая бьющегося в судороге анафилактического шока мальчишку, мазнув Люка обнаженным предплечьем по скуле. Лицо обожгло, словно кислотой, и Келли, не раздумывая, ухватил девицу за плечо, отпихивая в сторону.
- Уберите ее! Не давайте приближаться! У него аллергия на яд, который эта звезда выделяет, - рана на скуле доктора пузырилась обожженной кожей, затягиваясь, а болела ну просто немилосердно.
Из-за вторично полученной дозы аллергена первая доза адреналина оказалась бесполезной, парень продолжал задыхаться. Не глядя, Келли извлек из сумки новый шприц, и приставил к вздувшейся вене. Поспешно уложил пострадавшего ровнее, повернув его голову набок, ощупал шею — мышцы медленно, но верно расслаблялись. «Отлично. Не хватало мне тут еще долбаной трахеоэктомии под сенью баскетбольного кольца».
Над его головой всхлипывала девчонка, прерывисто бормоча: «Я не знала... я не хотела...» Он взял ее за предплечье – холодное, слегка влажное.
- Что?! – испуганно дернулась юная гладиаторша, по всей видимости, ровесница пострадавшего. Келли, хмурясь от жжения в пальцах, мазнул по влажной коже ватной палочкой, которую тут же убрал в прозрачный пластиковый пенальчик.
- «Скорую» вызвали? - девчонка отчаянно закивала. - Успокойтесь, да все в порядке с ним, - парень дышал по-прежнему с хрипами, но гораздо ровнее, и уже приходил в сознание. Все заняло от силы минуту, удивительно, - Келли поморгал, дивясь тому, как же растянулось время. К ним уже мчались местные медики.
Он собрал использованные шприцы, и поднял с земли свой окурок, кем-то любезно затоптанный. Встал на ноги, вернув сумку на место, раздвинул плечом сгрудившихся людей, кивнул одному из медработников, который попытался задержать его, взяв за рукав.
- Адреналин, дважды. У него аллергия на выделения вон той молодой леди, - подбородком указал в сторону плачущей девицы. Медик кивнул, выпуская рукав Люка.
- Ну, прошу прощения за задержку, - вздохнул Келли, долговязый, нелепый, стоя перед Джексоном. Дерьмовое чувство, словно виноват в чем-то. И отчитываешься. Можно было бы пошутить, что это условный рефлекс произошел, или что еще. Никакой гордости или удовлетворения от проделанной работы он не ощущал – подумаешь, купировал анафилаксию. Ну, разве что сумку действительно не зря взял.

Отредактировано Luke Kelly (2014-03-11 11:27:42)

Дэвид шагал за Маркусом, намерено игнорируя Эйрин. Злость на племянницу ещё не прошла, да и как ей было пройти, если Рин всем своим видом активно показывала, что вполне довольна своей жизнью и своим поведением, а то, что у её единственного и, как она сама не раз заявляла, любимого дяди могли быть из-за неё крупные проблемы – так это пустяки, не заслуживающие внимания.
Моран хмуро глянул на задавшего вопрос громилу.
- Нет. Арена – не для меня. - Дэйв перевёл взгляд на собственный браслет. – Способностью не вышел.
Вдаваться в подробности не хотелось. Ну не объяснять же этому незнакомому охраннику, что умение вытягивать из людей правду вряд ли сможет помочь, если за тобой начнут гоняться по Арене более «удачливые» мутанты, заполучившие по счастливой или, наоборот, далеко не счастливой случайности куда как более зрелищные способности. В памяти Дэйва всплыла последняя просмотренная игра: полуобнаженная девица, швыряющаяся файерболами, шкафоподобный амбал-вервольф, азиат-задохлик, способный превращать своих противников в ледяные глыбы… - А я бы мог выведать их самые страшны детские тайны и устроить психическую атаку.  – Моран невесело усмехнулся. - Взял бы себе псевдоним позвучнее. Зигмунд Мозгодробилка. Фрейд Кровавый Психоз. А что? Звучит.
От мыслей отвлек женский крик: что- то происходило в конце коридора и Моран, перехватив поудобнее камеру, как и положено любому порядочному журналисту, бросился вперёд. Но не тут-то было: лапа Маркуса легла на плечо, оттаскивая назад.
- Чёрт! – ругнулся Дэйв, вскидывая камеру и быстро нажимая на кнопку. Яркая вспышка, ещё одна и снова.  В объективе камеры бьющийся в судорогах парень, рыдающая девушка, охранник и склонившийся над парнем мужчина. - Доктор?
Несколько мгновений и на «сцене» появился отряд медиков. Унесли затихшего парня, увели куда-то все ещё плачущую девушку. Моран опустил камеру.
- Документы? Ах, да. – Дэйв протянул бумаги, разглядывая нового охранника и незнакомца-предположительно-доктора. Охранник представлял собой вполне рядовой образчик своего вида. Таких Моран за время своей работы повидал много, а вот второй мужчина привлекал к себе заметно больше внимания. Высокий, наверное, даже выше долговязого Дэйва, с худым длинным лицом и взглядом, который, вряд ли бы кто-то смог назвать дружелюбным. На запястье «доктора» красовался знакомый браслет.
Тоже мутант. – Моран, сообразив, что пялиться на руку незнакомца уж слишком в наглую, отвел взгляд, выбрасывая из головы обычный в таких случаях вопрос: «Ну и  какая у тебя способность?»
- Хорошо сработано, док.  – Дэйв кивнул «доктору» и, повернувшись к Рин, решительно взял девушку за руку, ясно давая понять, что той лучше даже не пытаться вырваться.

Они продвигались своей маленькой компанией по запутанной сети коридоров Арены. Решив не нарываться раньше времени на неприятности, Дэйв оставил свою фотокамеру в покое и молча смотрел по сторонам. Впрочем, хватало и этого. Радостное предвкушение от того, что сейчас он окажется в святая святых большой тайны под названием Арена уже прошло, уступив место легкому разочарованию. Та Арена, которую он знал: красочная, залитая светом огромных прожекторов, оглашаемая возбужденными воплями зрителей, будоражащая и яркая мало походила на Арену, которую он видел сейчас. Длинные однообразно-серые коридоры, деловито спешащие куда-то служащие, одетые в форму всё того же скучно-серого цвета, ровный свет люминесцентных ламп под потолком – всё это больше напоминало собой то ли больницу, то ли какой-то завод, а, может быть, сразу и то и другое и мало радовало глаз.
Если так пойдёт и дальше, то самое интересное я уже видел. – Моран покосился на висящую у него на шее камеру, радуясь тому, что успел сделать хотя бы несколько снимков.
Кабина лифта подняла их на третий уровень и, выйдя в огромный просторный зал, полный рекламных огней, деловитого шума и разношёрстной толпы, Дэйв облегчённо выдохнул.
Другое дело! Тут становится интересно.

Вот к чертям собачьим ему сдалось это одобрение вальмонтовского холуя – ленивое такое, жеманное-сквозь-зубы. М-мразь, - костлявые пальцы так и сложились в кулак – врезать бы. Что-то отцовское шевелилось порой в меланхоличной, ровно-отчужденной натуре Люка, что-то по-ирландски горячее, нетерпимое и вспыльчивое.
Первым порывом стало плюнуть, развернуться, и уйти. Не цирковая собачка он небось, чтоб ему проверки способностей тут устраивали – эх, как вскинулась гордость доктора медицины, эксперта-криминалиста, патологоанатома с кучей регалий в прошлом, вынужденного сейчас кланяться, задвигая ногой дипломы куда подальше в сторону, стыдливо косясь на клеймо-браслет. Ох и не к месту же ты вздумал злиться, Келли, - а взгляд сталкивается с капризно-хмурыми глазами девчонки. Чего мол, выпендрился, так и читается в них. Ничего, так бы и ответить, иди к черту, коза малолетняя.
Но сдержанно-непонимающий взгляд – мол, в чем дело, юная леди, почему вы недовольны? Риторически вопрошающий взгляд, по инерции скользящий дальше. И небольшой кивок в ответ на одобрение – да чхать я хотел на твое мнение, парень. «Отличной работой» произошедшее стало бы для ребенка, который в клубе бойскаутов не хлопал ушами, и не кидался бумажками в соседа.
А Арена наплывает экраном, эффектными подборками кадров – руки, вспышки, глаза, мышцы. Снова тела – застывшие в своем великолепии, и любой, у кого глаза Люка Келли, видит под ними плавные слои эпителия, мышц, оплетенные-опутанные упругой сеткой кровеносной системы. Живые. Сильные. Движущиеся, - он замер, и только глаза на небритой физиономии вспыхнули, следя быстро-быстро за движениями.
Тела. Мышцы. Кровь, - а лифт метнулся вниз, унося нелепо собранную троицу-плюс-холуй прочь, в громадину зала и чудовищный шум толпы. Ноги хотели заплестись, запнуться о порог, лишь бы не идти туда. Туда, где люди, где свет, где шум, где запахи.
Где живые.

Отредактировано Luke Kelly (2014-04-03 14:18:35)

Дэйв, услышав о том, что вето на вопросы наконец-то снято, уверенно прибавил шагу и, поравнявшись с Джексоном, незамедлительно перешел в режим, известный под названием "тысяча и одна слов в минуту". Тот, кто сказал, что болтун - находка для шпиона, явно многое не знал о жизни, а именно не знал он о жизни то, что такой вот толковый говорун  - настоящий клад для журналистики, особенно, если они при этом репортёр, работающий в полевых условиях. Дэвид, никогда не лезший в карман за словом и с раннего детства привыкший к тому, что все окружающие то и дело называли его то балаболом, то трещоткой, то пустобрехом (привет любимой мамочке), то другими подобными прозвищами, ещё в самом начале карьеры по достоинству оценил свой дар и разработал простую, но действенную тактику, вся суть которой сводилась к одному приёму: забросай своего собеседника вопросами, похорони его под словесной грудой, не давай опомниться и он, опешив от такого напора, обязательно выдаст что-нибудь ценное. В психологии Моран был не силен, о психических атаках знал лишь понаслышке, но в верности своего проверенного годами метода не сомневался.
Вопросы сыпались один за одним: что, где, куда, когда, зачем и почему. Конечно, рассчитывать на то, что Джексон от всего этого растеряется и ляпнет что-то важное и секретное не приходилось - таких "нежных" да чувствительных разинь на подобную работу не брали, но вот то, что их провожатый, отвечая Дэвиду и наблюдая за тем, как тот во всю орудует фотоаппаратом, совсем забыл о том, что так и не дал официального разрешения фотографировать, уже само по себе расценивалось Мораном как значительный успех.
Пулемётная очередь из вопросов оборвалась лишь тогда, когда их небольшая группа вышла к Большой Арене. Дэйв быстро огляделся и, невольно поддавшись охватившему его внутреннему трепету, наконец оставил камеру в покое. Арена. Та самая. Легендарная. Место, которое никого не могло оставить равнодушным и вот он, в самом его центре, в самом сердце, на зависть тысячам других, что могли только мечтать о подобном шансе. И плевать, что сейчас на трибунах только уборщики,  а огромное поле пусто, временно лишившись своих декораций. Какая разница? Арена - это Арена.
Взгляд Морона упал на багровое пятно на песке и мужчина почувствовал, как его щенячий восторг тут же поубавился. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы понять  - здесь пролили далеко не краску. Дэйв нахмурился. Конечно, все прекрасно знали: Игры - штука опасная и ценой участия в них часто было не то, что здоровье - жизнь, но об этом так легко было забыть, сидя на домашнем диване, или в пабе с компанией друзей напротив телевизионного монитора. На этих экран гладиаторы казались актерами, кровь - краской, смерть - спектаклем. Уютная иллюзия, которая здесь, в центре Арены, чей песок был замаран бордовым, рассеивалась, как дым.
Зря я, всё-таки, Эйрин потащил...
Они пошли дальше и Моран снова вскинул фотоаппарат.
- И сколько на данный момент у вас действующих гладиаторов?
Работа есть работа, а размышления можно оставить на потом.

Координационный центр, против ожидания, не произвёл большого впечатления. Оно и понятно, в сравнении с громадой Большой Арены все остальное меркло. Дэйв, сделавший для проформы несколько снимков, решил серьезней насесть на Джексона, но, оказавшись в длинном коридоре со стеклянными стенами, тут же забыл о своём намерении.
- Ого! - Моран подошел ближе к одной из прозрачных стен, открывающей вид на просторную комнату, в которой, сцепившись в клубок, катались по полу тигр и пантера. Мощные тигриные лапы обхватили поджарое тело черной кошки, огромные клыки впились в лоснящийся в загривок и пантера, протестующе рыкнув, отскочила в сторону. Несколько мгновений и на месте крупной кошки оказалась темнокожая и абсолютно обнаженная женщина.
Да это же анимализм чистой воды! - Дэвид восхищенно проследил за "пантерой", успев огорчиться тому, что она, подхватив лежащий на полу халат, быстро в него укуталась, пряча со всеобщего обозрения свои прекрасную фигуру, и перевел полный заинтригованного ожидания взгляд на второе животное.

Красно-коричневый, как во сне про неведомую планету, песок хрустел под ногами. Чуть позволить себе усмехнуться можно – весь этот цвет, весь этот запах, что чуткий нос с отменно работающими рецепторами улавливает – кровь, металл, адреналин! – все это игра на публику. Впечатлить. Шокировать. Поразить. Смотрите, мол, какие мы крутые, какие мы все из себя арена. Напоказ кровавая машина вертит механизмами, поигрывает шестернями, словно мускулами, мол, вот она я! Посмотрите, восхититесь моему совершенству! А исходящая неистовством, обезумевшая от жара Арены толпа орет: «Давай!.. давай!.. Убей!..»
Но тот, кто касается прохладного, прозрачного костяного запястья Смерти знает цену этим выкрикам. Бессмысленным.
Смерть прекрасна, но в умирании нет ничего красивого. Умирание фальшиво, с его цеплянием за земное существование, умирание смешно в своем страхе. Смерть чиста и совершенна, смерть цельна. А брыкание на освещенном прожекторами круге, посыпанном песком, поигрывание мускулами, рыки на публику – чушь собачья.
Келли мрачно держался чуть поодаль, отстраненно наблюдая за восторгами юной леди, и попутно отметив некоторое напряжение ее спутника. Подумалось, что, не будь он так раздражен и разозлен, то вряд ли обратил бы внимание на такие мелочи, как состояние окружающих. Окровавленный песок равнодушно хрустнул под подошвами ботинок – плевать. Идем дальше, и все эти впечатляющие бицепсы, все эти рельефы и округлости видал Люк Келли на секционном столе.
И продолжал видеть эту великолепную рыже-черную полосатую шкуру только на столе, под бестеневыми лампами, когда голова гладиатора странно дернулась вбок, и широкая скула впечаталась прямо в толстое стекло – расплющилась, под давлением неведомой силы. Ногти-когти парня прочертили четыре белых полосы по стеклу, а за его спиной небольшую девчушку скрючило, поняло в воздух – мотнулась, запрокинулась голова назад, с безмолвным выкриком. Воздух за стеклом, казалось, затвердел и вспух, рванулся – и разлетелся толстенными осколками.
Келли этого не видел, он стоял спиной – только треск и напряжение воздуха ощутил позади себя, и то, как толстые осколки прошивают ему спину, чиркают по позвоночнику, проходят сквозь ребра. Хватанул воздух ртом, неловко роняя темно-красные капли изо рта на отлетевшую девчонку, что давеча махала телефоном перед гладиатором. Сам же «Тигра», протащенный ударной волной, конвульсивно дергался в полуметре от Люка, в ужасе таращась на холодно блещущие осколки, торчащие из его плеча и бока.
Келли медленно, сквозь боль сглотнул густо-солёную, металлическую слюну, и чуть напрягся. Осколки глухо брякнули об пол, и он уже увидел, как скрюченное тело гладиаторши распрямляется, словно эпилептик после припадка.
Спине было влажно – то ли от крови, то ли от пота.

Отредактировано Luke Kelly (2014-04-15 15:01:55)

Голова чертовски болела, Эйрин застонала, с трудом подняла непослушную руку и та дохлой треской шлепнулась ей на лицо, оказавшись то ли слишком тяжелой, то ли затекшей.
- Ммм… - глубокомысленно заметила девушка, поморщившись. Глаза открывать совершенно не хотелось, она знала это гаденькое состояние – стоит приоткрыть веки? как гребаное солнце тут же залезет через глаза в череп и будет водить там хороводы, топая огромными сапожищами. По какому поводу она вчера так надралась? Эйрин не помнила.
- Дэээйв? – еле слышным хриплым шепотом. Естественно, он должен быть где-то рядом, Рин же не такая дура, чтобы пьяной ехать домой пред светлые очи всего семейства.
Девушка все-таки разлепила веки, взгляд уперся в белый потолок с аскетичной лампой дневного света посредине. У Дэйва никогда не было такой лампы, а следовательно, потолок тоже ему не принадлежал. Школьница слегка напряглась. Обоняние уже доносило до нее легкие лекарственные запахи, а жесткая поверхность, на которой лежала девушка, слишком напоминала больничную койку.
- Чееерт, - выдавила из себя Рин. Что она сумела такого натворить, что загремела в больницу? Воображение уже рисовало выстроившихся в ряд предков, собравшихся у постели больной внучки и дочери, она уже слышала их возмущенные реплики «а я предупреждала!», «надо было тебя в интернат отдать!», «это все влияние твоего дяди!» и всякое в подобном роде. Но память уже понемногу возвращалась к ней, изобилуя смутными образами. Огромное блестящее здание Арены, перепалка с Дэйвом, переходы по коридорам, широкая спина их гида, высокий мужчина с глазами спаниеля, лезвие, найденное в песке, бой двух больших кошек за стеклянной стеной, а потом… то что произошло после, вспомнить было трудней всего, девушка даже зажала ладонями виски, боясь, что голова лопнет от напряжения… как лопнула толстенная стеклянная витрина, рассыпаясь увесистыми осколками… Удар об стену… чей-то силуэт посреди коридора… кажется, ее назвали на Д? Дороти?
И тут Эйрин вспомнила все, связала воедино разбившееся стекло, девчонку и жесткую койку. Результат ей очень и очень не понравился.
- Твою мать, я убью эту сучку! – выкрикнула девушка, резко села и тут же пожалела об этом, голова закружилась, - черт!
Дождавшись, пока карусель остановится, Эйрин снова открыла глаза и огляделась. На соседней койке сидел ее любимый дядя и он двоился. Девушка с силой поморгала, стараясь восстановить зрение, но второй Дэйв, почти сливающийся с первым, никуда не делся, более того, при внимательном рассмотрении оказалось, что он собирается жить своей собственной отдельной жизнью. Эйрин склонила голову, недоуменно рассматривая дядю, у которого рядом с правым настоящим ухом маячило второе правое ухо, правда, почти прозрачное, а между двумя настоящими глазами, прямо над переносицей, красовался еще один полупрозрачный глаз, принадлежащий чуть сдвинутой вправо фантомной копии.
- Ёёёб... перный театр, - выдавила из себя Эйрин, - кажется, я слишком сильно приложилась головой.
Теперь она заметила еще одну деталь. Прозрачная, чуть смещенная от дяди вправо копия, держала в фантомных руках странный прибор со свисающими проводками, на концах которых болтались странные штучки, похожие на зажимы. Девушка нахмурилась, пытаясь определить, что это такое, а потом радостно выкрикнула, - детектор лжи!
Будто испугавшись, видение исчезло, а вместо него, в дверях кабинета появилась женщина в белом халате.
- Мистер Моран, Мисс Куинн, у вас все хорошо?
Женщина прошла в палату и Эйрин обнаружила, что ее фигура тоже двоится. В отличие от Дэвида, она в руках ничего не держала, вот только ладони ее призрачной копии мерцали теплым желтоватым светом.
- Целитель, - против своей воли ляпнула школьница, почувствовав веющее от женщины странное тепло и тут же испуганно покосилась на дядю, - ты будешь меня любить, если я теперь шизофреник?

Создатель, это было хуже боли, с которой равнодушная регенерация сращивала его поврежденные ткани, хуже неловкого чувства за изрезанную осколками одежду – эта театральность, буквально – нарочитая напыщенность, пафос, сквозящий в словах и жестах обитателей этой чертовой Арены. Все это бесило неимоверно, начиная с хлыща на входе и заканчивая фанаткой. И еще тут это «добро пожаловать» – какое, к дьяволу, «добро»? Охренеть, дайте два. Два раскуроченных стекла.
- Прочь, - сипло скомандовал Келли подступившим санитарам – голос сел то ли от раздражения, то ли от напряжения – за ухом застрял неудобный осколок, едва не распоровший сонную артерию, срезавший прядь волос. Теперь из-за нее шея за воротником чесалась – еще неприятней.
- Позвольте оказать вам помощь, мистер, - выступил вперед один из медиков, холеный, лощеный, черт его побери! Уверенный в себе, и собственном превосходстве над этим жалким пришлым докторишкой.
Слушай, парень, говорит внутренний голос, быстро-быстро и настойчиво, да успокойся ты, чего бесишься? будь покладистым, никто тебе ту зла не желает, ну ты что, умом тронулся?..
Не желает да, но и в принципе ничего не желает – Люк Келли для них та же самая зверюшка, как сотни мутантов, что здесь обретаются. И класть с прибором хотели на его проблемы, а роль просителя его уж так задолбала, что единственное, что хочется сделать – так это развернуться и уйти.
А как же старина Нед, напоминает внутренний голос. Ты с ним так легко не расквитаешься, чел. А в подсознании, вопреки голосу, начинает радостно и звонко что-то на что-то надеяться – отчаянно звонко, от отчаяния. Может быть, все и обойдется, поднимем старые связи, привязки, да черт побери, можно Максвелла-младшего подтянуть, авось не откажет другу покойного брата…
Откажет.
Келли знает, что брат его друга до сих пор ничего не простил.
- Не нужна мне… ваша помощь, - обретая голос, говорит Люк, и сам не замечает того, что вместе с ним говорят остатки гордости, уставшей, растоптанной, но себя не потерявшей. Гордости – равно безрассудства.
- Лучше найдите, во что переодеться, будьте добры, - от любезностей скулы сводит, как от лимона. А тело уже выгнало из себя осколки, и всякая мелочь колет кожу под изрезанной рубашкой. Перевел дыхание, и повернулся к звезде.
- Мое почтение, мисс Вальмонт, - прозвучало сухо и сдержанно. И сразу к делу.
- Полагаю, для переговоров стоит найти другое место, - похожий на кубик осколок из-за уха упал в ладонь, и Келли машинально сунул его в карман. В самом деле, не в медицинском же кабинете обсуждать вопросы предоставления «крыши» от местного криминалитета. Ну, или не предоставления.

Отредактировано Luke Kelly (2014-04-28 01:33:42)

Эйрин мило улыбнулась медсестре и, сделав страшные глаза, покосилась на дядю. «Потом поговорим» - беззвучно прошептали ее губы, пока женщина закрепляла тонометр на запястье девушки.
Естественно, при посторонних обсуждать то, что Эйрин хотела рассказать дяде, было бы глупо, непозволительно глупо. И даже, как подозревала школьница, опасно. На счет этих странных видений у нее было две теории и обе обещали множество совершенно ненужных проблем. В первом случае Эйрин грозила уютная палата в каком-нибудь живописном госпитале для душевнобольных, во втором же… а вот второй вариант заставлял девушку разрываться между различными мнениями. Во первых, дочка полицейского и юриста прекрасно была осведомлена о том, что бывает тем, кто пытается скрыть свою «необычность» или покрывает члена своей семьи. Всю жизнь считая себя простым человеком, Эйрин вдруг впервые задумалась, сколько же бабла придется отвалить, чтобы результаты анализов на мутацию по-тихому превратились из положительных в отрицательные. Зная отношение своей семьи к данному вопросу, девушка вполне могла допустить, что родственнички, дрожащие над своей репутацией, не пожелали терпеть такого позора, как второй мутант в семье и, понадеявшись, что пронесет, просто позаботились о том, чтобы Эйрин Эбигейл Куинн по всем документам значилась обычным человеком…
- Ой, - пискнула девушка, когда что-то острое неожиданно ткнуло ее в палец. Она сердито глянула на медсестру и только через минуту сообразила, что анализ крови – это скорее всего очень и очень плохо. Взгляд широко распахнутых глаз встретился со взглядом дяди.
Дейв, кажется мы влипли!
Дверь палаты открылась, впуская уже знакомого Джексона, Эйрин кисло улыбнулась в ответ на его слова, внимательно наблюдая за пробиркой, перекочевавшей из рук медсестры в его руки.
- Дядь, это трындец, - шепнула девушка, воспользовавшись конфиденциальной беседой между координатором и женщиной целителем, но больше сказать ничего не успела – медсестра присела рядом с явным намерением проторчать здесь еще как минимум пол часа. А Эйрин срочно нужно было остаться с дядей наедине.
Девушка перехватила лечащую ее руку и заставила себя улыбнуться.
- Извините, мэм, но мои ссадины мне дороги и я хочу их оставить. А еще я хочу капучино, с большой такой шапочкой. Вы же можете его принести? Знаете, меня когда об стены швыряют, я всегда так капучино хочу.
Женщина, засмеявшись, покачала головой, переведя взгляд с племянницы на дядю.
- Я посмотрю, что можно с этим сделать. А вы оба пока отдыхайте. Полежите здесь, - Эйрин показалось, что женщина сделал особый упор на последнее слово.
- Дэйв, слушай, я либо треснулась слишком сильно головой, либо кто-то в нашей семье хранит большую и страшную тайну! – едва за медсестрой закрылась дверь, девушка тут же затрясла дядю за плечо, - ты двоишься. Прикинь! И баба эта я-вся-такая-положительная тоже двоится. В смысле… я вижу какую-то хрень. Вот есть ты обычный и почти прозрачный ты. И тот, который прозрачный, показывает мне детектор лжи, ну знаешь, такой прибор с проводочками! А у тетки, которая прозрачная, у нее ладони светились и, знаешь, тепло от нее такое шло… не могу объяснить… - Эйрин сглотнула и уставилась дяде прямо в глаза, - а теперь этот чувак мою кровь на анализы понес. А что будет, если…
Если я вдруг окажусь мутантом?

Келли немало повидал на своем веку, в то числе, и женщин с причудами, но тех, что ведут деловые переговоры, сидя на столе с пилочкой для ногтей в руках – ни разу. Что-то ему подсказывало, что так дела не делаются – поистине, простота хуже воровства.
- Прошу вас, не стоит беспокойства, - терпеливо отозвался Келли. – Полагаю, определение собственного самочувствия, равно как и душевного состояния – исключительно моя прерогатива, - говорить о том, что благодаря привычке у него высокий болевой порог, даже не хотелось.
Вообще, первое, чего хотелось – так это сменить одежду, а второе – покинуть сей гостеприимный чертог, сославшись на неотложные дела. Но, по всей видимости, мисс Вальмонт была несколько иного мнения на этот счет – не дав своему гостю привести себя в божеский вид, она выложила ему свои условия сотрудничества. Стоять перед роскошной блондинкой, что своей прекрасной, сидящей на столе попкой, и небрежной пилочкой в изящных пальчиках, давала понять, что ей в принципе нет дела ни до кого больше, кроме нее самой, было паршиво. Тем более, когда пиджак изрезан, и немного влажноват от выступившей крови.
Он был абсолютно лишен благоговения перед Сехмет – по сути, гладиаторов, Арену, и все дела, что здесь творились, Келли предпочитал презирать. Не видел он ничего достойного в боях насмерть, его не зажигал азарт толпы, не будоражил запах крови – все это бессмысленно, ведь кто-то с ринга непременно станет пациентом коллег доктора Келли. Rest in Peace, иными словами. Что в этом хорошего?
- Вероятно, это был бы лучший вариант, сударыня, - с легким поклоном ответил Люк, - наведаться ко мне в клинику. Тогда бы вы сделали надлежащие выводы касательно моей квалификации, как врача. Когда-то я работал судмедэкспертом, теперь же - патологоанатом, и как вы сами понимаете, мои пациенты редко разговаривали и дышали как в прошлом, так и сейчас. А для того, чтобы залатать пару-тройку прорех в ком-то живом, полагаю, у вас найдутся специалисты гораздо лучше, нежели я.
Оставив госпожу Сехмет обдумывать его слова, Келли ушел за ширму, где быстро переоделся. Грех жаловаться, подобрали по росту, да и по размеру – при всей своей худобе, Люк был широкоплечим.
- Кто бы ни сообщил вам о моей деятельности, он, увы, переоценил мои возможности, - свернув свою одежду, он вышел обратно к Вальмонт. - Мне хотелось бы, чтоб вы имели четкое представление касательно того, что я на самом деле могу, - как человеко-единица на вашей фабрике, мисси – о да, подружка, ирландский мальчик спляшет тебе джигу, так как ты захочешь.